— Но… ведь я держался молодцом? Не сломался под пытками?
— Вы настоящий герой, милорд. Нет, вы не дрогнули, не отреклись от ваших возвышенных идеалов, ни единым вздохом не предали нашего государя Императора.
— Значит, переговоров с мятежниками не велось?
— Ах, неужели вы могли подумать, что власти пойдут на уступки жалкой горстке мятежников и бандитов! Вас освободили в результате тщательно разработанной и осуществленной секретной военной операции.
Милая девушка была натуральной блондинкой, и Кит боялся представить, скольких трудов малютке стоило заучить наизусть эти слова, кем-то предварительно записанные для нее на бумажку. Надо полагать, она изложила официальную, героическую, торжественную версию событий. Оставалось надеяться, что, какой бы ни оказалась страшная правда, Кит не ударил в грязь лицом.
— Я все же не совсем понял, что именно произошло с генерал-губернатором.
— Несчастный случай. Неосторожное обращение с табельным оружием.
— Генерал притом был нетрезв?
— Да, милорд. Увы.
Вот ушел в мир иной еще один беззаветный храбрец, который жизнью, верней, смертью доказал пагубность сочетания винного погреба с военным арсеналом. На место Фарелла уже назначили некоего Салеха Сабри, генерала Зеленой Лиги Джихада. Жители Дезерет со дня на день ожидали прибытия нового генерал-губернатора. По слухам Сабри, прозванный Карающим Мечом Медины, отличался на редкость свирепым нравом, и медсестра ничуть не сомневалась, что он-то, наконец, наведет порядок в этом страдающем, мятежном краю.
— Разумеется, наведет, как пить дать, наведет, — протянул Кит и положил руку на колено сестренке.
В ответ она одарила его столь солнечной улыбкой, будто они находились на вечеринке с танцульками и коктейлями. Грудь ее вздымалась, при каждом вздохе норовя вырваться из эфемерного плена халатика.
— О, какие чудные холмы… и рощицы… вересковые пустоши…
Прелестная дева обволокла его сладостным, многообещающим взором.
— Минуточку, только запру двери.
— Не надо. Меня, знаете ли, невероятно заводит страх быть пойманным.
— О, — пылко выдохнула она, когда Кит приобнял ее и коснулся губами чувствительного местечка за ухом, куда она утром брызнула лавандовыми духами.
— Вам не противно?
— Бывало куда противней, — ответила она просто.
Сколько ей, девятнадцать? В каком она звании? Капрала? Кит не сомневался, что годам к двадцати пяти пылкая сестренка получит чин полковника. Нет, к чему мелочиться, сразу генерала.
— А мне противно, — пробормотал Кит, — и еще грустно и печально, но вам об этом знать незачем. Ступайте.
Медсестра поднялась, бросила на него непритворно озадаченный взгляд, вздохнула, порылась в карманчиках сексапильного белого одеяния. Кит подумал, что сейчас она вновь достанет ОГРОМНЫЙ шприц, но вместо того она протянула яблоко, сочное, свежее, с одного бока зеленое, а с другого — красное.
— Что это? Намек?
— Нет. Вам сейчас очень нужны витамины.
Похоже, горячая, как напалм, медсестра, служила своеобразным барометром если не душевного, то физического состояния пациентов, ибо, не успел Кит доесть яблоко, как его зашли проведать четверо очень приятных джентльменов в белых халатах. Его в бесчисленный раз подвергли осмотру, сочли его состояние вполне удовлетворительным, и еще разок побеседовали. Общий вектор беседы сводился к тому, что Кит уже успел услышать от хорошенькой медсестры. Героический пленник, героические военные, нехорошие повстанцы. Убедившись, что Кит хорошенько усвоил пройденный материал, доктора попрятали иголки и булавки, а также спрятали в кобуры лучевики с глушителями.
Сразу после того Киту вернули вещи, оставленные в номере отеля «Комфорт и Услада», доставили бритвенные принадлежности и новую одежду, великолепно скроенную и пошитую, и точно его размера. И велели готовиться к визиту очень важного государственного лица.
— Что еще за лицо?
— Верховный Канцлер Милбэнк.
Оказывается, Верховный Канцлер прибыл на Дезерет еще вчера вечером, но до госпиталя добрался лишь сегодня. Кит начал неторопливо собираться, наблюдая сквозь зарешеченное окошко своей тюремной камеры за приготовлениями к визиту влиятельной особы. Здание госпиталя оцепили так плотно, что и бабочка не пролетела бы, а прилегающие к госпиталю кварталы Диса патрулировали машины тяжелой бронетехники. Над городскими крышами хищными птицами кружили военные боевые колесницы с золотыми крестами на черных подбрюшьях. Отойдя от окна, Кит закурил и принялся ждать.
Прибыв, Милбэнк зашел далеко не сразу, а предварительно прошелся по палатам в сопровождении репортеров, подбадривая и вручая награды искалеченным солдатам и офицерам. Когда Верховный Канцлер явился, наконец, Кит невольно поразился количеству сопровождающей его охраны. Упакованный в десяток бронежилетов, Милбэнк выглядел втрое толще и румяней обычного. Войдя, он захлопнул за собой дверь, проигнорировав чьи-то протестующие вопли и репортеров, мечтающих сделать эксклюзивные снимки. Кит любезно пододвинул пожилому человеку стул. Милбэнк грузно сел, достал платок, промокнул лоб.
— Здравствуйте, лорд Ланкастер.
— Господин Верховный Канцлер…
— Выглядите неплохо.
— Благодарю.
— Чересчур неплохо, я бы выразился. Будто вы находились не в плену, а провели время на курорте.
Сунув руки в карманы брюк, Кит пожал плечами. Возможно, сэйнтисты, вопреки расхожим штампам имперской пропаганды, оказались людьми миролюбивыми, хлебосольными и гостеприимными, но из-за провала в памяти он не мог сообщить ничего дельного по поводу туземных обычаев. Милбэнк тем временем, прищурясь, тщательно изучал лицо своего визави.
— Вы действительно ничего не помните, лорд Ланкастер.
— О? Увы. Абсолютно ничего.
— И великолепно спланированную и превосходно осуществленную операцию по вашему вызволению из сэйнтистского плена вы тоже не помните?
— Нет.
Что ж, амнезия гарантировала, что Кит сохранит молчание, пока Верховный Канцлер при большом стечении прессы будет велеречиво распинаться о деталях блестяще проведенной военной акции, проведенной лично под его мудрым руководством. Милбэнк очень холодно заметил, что в награду за спасение теперь имперские власти ожидают от лорда Ланкастера вечной преданности и коленопреклоненной благодарности.
Кит с трудом верил своим ушам. О какой благодарности могла идти речь? Слабовольные и некомпетентные, погрязшие в моральном разложении, политических дрязгах и коррупции, имперские власти годами не могли покончить с восстанием на Дезерет. Власти проморгали чудовищный теракт, унесший жизни тысяч невинных людей и сделавший возможным пленение родственника самого Императора. Принципиально отказавшись пойти на переговоры с мятежниками, государь распорядился провести масштабную военную акцию. Вот, только вопреки лживым заверениям Милбэнка, операция оказалась вовсе не блестящей. Совсем напротив. Это был провал, полная катастрофа, приведшая к напрасной гибели сотен имперских солдат. Не в силах пережить этого позора, генерал-губернатор Фарелл покончил с собой. На плацу. Перед взводом во время утреннего построения. Приставил к виску табельное оружие и выстрелил.