Кит стоически выслушал нравоучительный рассказ и вздохнул, прикрыв глаза ладонью.
— Ричард… для меня все это серьезно.
— Напрасно. Милый мальчик, пойми, ни одна женщина на свете того не стоит.
— Неужели ни одна?
— Ни одна, — отрезал Ричард непреклонно. И несгибаемо.
— А, может… одна?
— Ну, хорошо. Одна. Или две. Ты это хотел услышать?
Кажется, Кит и впрямь хотел услышать именно это. Он весь засиял, будто солнышко выглянуло из-за тучки.
— Спасибо, Ричард. Ты всегда умел приободрить меня.
— Пожалуйста. Развлекайся, сколько хочешь.
— Пойду я, что-то загостился.
— Да. Лопату не забудь.
И они крепко обнялись, и Кит отправился домой.
А дома, в их спальне, декорированной в благородных жемчужно-серых и светло-голубых тонах, Тереза, лежа в постели, пила теплое молоко с солеными крендельками, и читала «Книгу для будущих матерей», где обстоятельно и подробно рассказывалось, сколько ужасающих вещей может случиться с будущими матерями и их крохотными, беззащитными новорожденными.
Зачитавшись бестселлером тысячелетия (как гласила аннотация на обложке), Терри пропустила момент, когда в дверном проеме появился блудный муж с лопатой. Внезапно она увидела его призрачно-бледное лицо и пережила миг параноидального, иррационального кошмара, вообразив, будто он явился забить ее до смерти. Лопатой. Зловещие, угрюмые, безмолвные мужчины. Безнадежно много работающие, смертельно усталые, нетрезвые мужчины. Отцы-убийцы. Об этом очень много говорилось в книге для будущих матерей. Терри открыла рот, чтобы закричать, но из пересохшего горла вырвался жалкий, бессвязный лепет.
— Спасите… помогите…
— В чем дело, дорогая.
Бесшумно появился слуга, забрал у их милости лопату. Другой почтительно подал на серебряном подносе высокий бокал мятного и прохладительного. Кит залпом выпил и оттянул высокий воротник свитера, кусающий ему шею.
— Уфф. Жарко. Да что случилось, Терри.
— Ты пришел. Лопата! Ты напугал! До смерти!
— Я постучал, прежде чем войти. Я вошел и трижды окликнул тебя по имени. Ты, наверное, зачиталась и не услышала. Неужели настолько интересная книга?
— Бестселлер тысячелетия… отцы-убийцы, — пролепетала Терри.
Без лопаты муж стал выглядеть чуть менее угрожающим, но и только. Терри не знала, то ли давало о себе знать чудовищное нервное напряжение минувших месяцев, то ли из-за беременности вконец свихнулись гормоны, но страх душил и не отпускал ее. Кит был на три головы ее выше и практически на сотню фунтов тяжелей и, найди на него, он без малейших затруднений прикончит ее голыми руками. Да еще эта его амнезия. Терри и в лучшие времена не слишком отчетливо представляла, что творится у мужа в голове, а теперь? Самое скверное, что Кит, напротив, спокойно читал ее мысли, причем настолько ясно, будто она каждое слово проговаривала вслух.
— Извини, Терри, я не хотел пугать тебя, — сказал он мягко.
— Еще бы! Ты хотел убить меня! — сказала она и сама поразилась своему визгливому, истеричному тону.
— Что это? Гормоны?
— Тебя не было три месяца, я не знала, жив ли ты, что с тобой, а потом ты приезжаешь домой, разворачиваешься и уходишь!
— Извини, но мне надо было многое обдумать. В одиночестве.
— Дорогой, все эти годы я уважала твою потребность иногда побыть в одиночестве. Наверное, сейчас это было тебе действительно необходимо. Но, Боже мой! Я беспокоилась! Ты представить не можешь, что я пережила за это время! А ты просто ушел и не спросил, как я… как мы! Как наш ребенок! Мальчик будет или девочка!
— Какая разница, мы обречены, — пробормотал Кит, отчего-то адресуясь к своим ботинкам.
— Что?
— Ничего. Кто же у нас будет, родная. Мальчик или девочка?
— Я еще не узнавала, хотела дождаться тебя, но, кажется, тебе действительно все равно. Уходи, — сказала Терри, завернулась в одеяло и отвернулась к стене, ожидая, что муж уйдет, но он не ушел. Кит подошел, присел на край, и мягко, но настойчиво, потянул Терри за плечо, заставив ее перевернуться на спину, беременным животом вверх.
— Дорогая, ты ходишь к врачу.
— Да. К женскому доктору.
Кит улыбался, но серые глаза его остались холодными, как высокогорные ледники.
— Когда ты говоришь «женский доктор», что ты имеешь в виду, дорогая? Что доктор — женщина? Мужественная женщина? Женственный мужчина? Или что доктор в свободное от основной работы время участвует в борьбе за равноправие полов? Или что он — средневековая повивальная бабка?
— Я разговаривала с твоей сестрой, Виктория считает, что при слове «гинеколог» ты впадешь в кому. Это одно из слов, которых я никогда не должна упоминать в разговоре с тобой.
— Есть еще какие-то?
— Взрыв, повстанцы, завод… Сэйнт.
— О, я смотрю, Виктория продиктовала тебе, и ты все аккуратно записала на бумажке, умница моя. Когда ты идешь к гине… к женскому доктору? Послезавтра? Хорошо. Я схожу с тобой. Не хватало еще, чтобы ребенок родился с дефектом. С куриными мозгами, к примеру.
Терри не сумела подобрать достаточно колкого ответа. Слезы ручьями полились у нее из глаз, она стала захлебываться и совсем по-детски пускать носом пузыри. Кит взял ее за обе руки, притянул к себе и обнял. Терри попыталась вырваться, но он держал крепко, достал из кармана брюк платок и стал вытирать ей заплаканные глаза, мокрые щеки и распухший нос.
— Тише, Терри, не надо плакать, это может повредить ребенку. Ложись. Тебе удобно?
— Отвратительный, мерзкий… мерзавец…
— Тсс. Тебе надо поспать.
— Ты уходишь?
— Мне тоже надо поспать, Терри. Хочу выспаться хорошенько перед работой.
— Но… почему ты не ляжешь здесь?
— Полагаю, будет гораздо лучше, если я пока посплю в спальне для гостей. Я могу не устоять перед твоими чарами, а это повредит младенцу.
Терри собралась объяснить мужу, что это не может навредить младенцу, если, конечно, они не собираются выделывать в постели акробатические кульбиты, достойные древних индийцев, но тут ребенок толкнулся у нее в животе. То были самые первые, робкие шевеления, похожие на то, как если бы ее изнутри щекотали перышком.
— Терри, в чем дело?
— Малыш толкается.
Муж не разделял ее восторгов, но просунул руку под одеяло и положил ладонь на ее округлившийся живот.
— Разве еще не слишком рано?
— Нет, уже пора. Вот, опять толкнулся, чувствуешь?
Если честно, Кит не чувствовал абсолютно ничего, кроме муторной, всепоглощающей, свинцовой усталости и довольно серьезного алкогольного опьянения. Что куда хуже, он изнемогал от жалости к себе, такой сильной и глубокой, что, не будь он мужчиной, он бы сам устроил истерику, разрыдался и начал пускать носом пузыри. А ведь завтра на работу. Им теперь понадобятся деньги, много денег на погремушки и пеленки для их с Терезой прелестного малютки. Для прелестного, славного малютки, трам-пам-пам.