Феликс еще собирался рассказать, как их «попугали для ускорения», Квира встрепенулась:
– Слушайте, а у меня тоже ведь есть, что показать!
Она покопалась в киктопе, и перед глазами ее спутников возник неподвижный болотистый пейзаж Оршинского мха: тонкие березки, скрюченные сосенки и багульниковый ковер до горизонта. Квира включила режим воспроизведения со скоростью месяц за пять секунд, и картинка стала динамичной: деревца росли, их заносило снегом, они поднимались чуть выше человеческого роста, погибали и падали, на их месте появлялись новые, такие же неказистые. На несколько секунд все затягивало дымом.
Пожары тут бывали частыми, но миновал малый климатический оптимум X—XIII веков [140] , и торфяники перестали даже в апогей лета терять влагу, огонь появлялся реже, только в самую большую засуху. Людей тут долго не бывало. Впервые их присутствие обнаружилось в 1918 году.
Квира остановила ускоренное воспроизведение, и все увидели несколько десятков человек, которые, шатаясь, шли по болоту, оступались, падали и уже не поднимались. Никто никому не помогал.
– Что это? – спросил Феликс.
– Думаю, что они сошли с ума от голода, – ответил Норман. – Это же заря коммунизма. Продразверстка и прочие прелести. В Кашине с тысяча девятьсот семнадцатого по тысяча девятьсот двадцатый год население сократилось на треть, в Калязине – на двадцать процентов, в Лихославле…
Он не договорил, потому что Квира на чуть-чуть ускорила показ. А когда снова притормозила, счетчик времени на экране показывал 1942.08.12, к поверхности болота по глиссаде приближался небольшой самолет с красной звездой на фюзеляже. Шасси были выпущены: пилот, по-видимому, принял заросшую багульником поверхность болота за ровный луг и решил садиться.
– «Аэрокобра» [141] , – определил Норман, пока самолет неуклюже цеплялся передним колесом за поверхность болота.
– А почему «Кобра»? – спросила Квира после небольшой паузы. – У нас вроде самолеты так не называли… Только буквы и цифры.
– Это американский самолет. Штаты и британцы поставляли нам военную технику, материалы для оборонной промышленности, продовольствие. Много чего [142] .
Квира покраснела: для нее это была новость. Вторая мировая война в ее университетском курсе совпала с первой серьезной влюбленностью, а во время работы в ЦПХ ей ни разу не приходилось перебрасывать экспедиции в сороковые годы ХХ века, так что почитать о событиях того времени повода не было.
– Слушай, совсем ты не обязана это знать, – Норман поспешил справиться с ее смущением. – У нас ту войну миллион лет описывали только в категориях блистательных побед выдающихся полководцев, а про ленд-лиз достоверной информации даже в университетских учебниках почти не было. Мы можем, кстати, увидеть лицо летчика?
Квира приблизила кабину. Пилот не сразу подал признаки жизни, казалось, ему не удастся выбраться из погружающегося в болото самолета. Вдруг правая дверца кабины открылась, и летчик выбрался на крыло.
– Совсем мальчишка, – сказала Квира.
Норман согласился и пригляделся внимательнее к экрану:
– Повреждений, кстати, на самолете не вижу. Вполне возможно, пилот просто потерял ориентацию, кончилось горючее, он и сел, где придется.
«Аэрокобра» между тем погрузилась уже до половины фюзеляжа. Летчик решил спасаться. Идти не получилось – он сразу провалился по пояс в болотную трясину и с трудом поднялся обратно на крыло. Ползком оказалось сподручнее. По крайней мере, пределы зоны действия маячка он покинул живым.
– Как думаешь, выберется?
– Не знаю. Я бы без Саши не смог, – сказал Норман. – Квира, ты мне перешли в Париж эту запись. У меня там приятель, который занимается погибшими и пропавшими без вести в той войне. Полного списка по нашим до сих пор нет… Я ему передам, пусть посмотрит, есть ли что на этого парня.
Квира кивнула, хотя слова «мне в Париж» царапнули. Она снова запустила ускоренное воспроизведение, тормознув его ненадолго всего раз, когда понадобилось вспомнить, что такое «пропасть без вести». Это был 2034 год, когда экономическая автаркия, истощение материковых месторождений нефти и газа вкупе с неумением разрабатывать шельф заставили Кремль вспомнить о торфе и Оршинский мох подвергся массированному нашествию техники. Работать сюда направили, как выразился Норман, оказавшийся знатоком тех времен, «наследников первых пятилеток и студенческих стройотрядов», поэтому тракторы тонули, очень часто вместе с людьми, а гати, на которых должны были лежать узкоколейные железные дороги, разваливались, что увеличивало количество жертв. А когда дело дошло до осушения болот, то результат был прямо противоположным: несколько озер – Белое, Щучье, Глубокое, Песочное и Светлое – слились в одно, около тридцати километров в поперечнике.
– Все. Больше ничего, – подытожила Квира. – Потом только вода, вода и вода. Глобальное потепление добавило несколько метров глубины.
Она выключила свою запись. Ощущение левитации пропало. Сквозь стекло фюзеляжа видна была «сегодняшняя» вода и отражение в ней двух самолетов.
– Да-да, – раздался голос Андрея. – Да, это мы у вас на хвосте. Была бы у меня «Кобра», я бы вас – пух! И все – делиться не надо.
– Ты слишком высоко, – возразил Феликс, развернувшись к иллюминаторам в верхней части фюзеляжа. – Если бы у нас был Ю-88 [143] , то мы бы тебя из пулеметика… И все – делиться не надо.