– Ты зачем велел крестьян собирать?
Олег действительно разослал дружинников по деревням к северу от болот. Они должны были велеть старостам выделить каждого третьего молодого работника и привести их в лагерь.
– Гать понадобится, – ответил Олег. – Постелим, потом попробуем нырять. Людям награду обещали…
В темноте раздались удары металла о дерево. Андрей, вероятно, врезал по стволу сосны кулаком в латной перчатке. Затем последовало короткое требование «больше не дурить», обещание принудительно эвакуировать «светлейшего», если у него «блажь не пройдет» и демонстрация реальности этой угрозы: Олег почувствовал, как погружается в транс, сопутствующий переброске.
– Не дури! – повторил Андрей. – У меня тут маяк. Не успеешь до меча дотянуться, как я тебя отправлю домой.
– Хорошо, завтра все отменю, – выдавил Олег.
Но на этом разговор не закончился.
– Решил дать мне возможность тряхнуть стариной? – последовал новый вопрос Андрея.
– Ну, не передергивай! – запротестовал Олег. – Мы бы добрались до Новгорода и связались бы с тобой. Никто не заставлял тебя здесь появляться.
– Может, и добрались бы. Может, и связались. Но я совершенно уверен, что расспрашивать князя про обоз ты бы не пошел. Сыграл бы в благородного рыцаря, спасшего прекрасную принцессу, и чинно удалился бы в дальний угол. Разве нет?
Олег не согласился. Да, сказал он, в первый день бы не пошел, так как это было бы совершенно неуместно, но потом обязательно завел бы разговор. «Нельзя выпадать из логики событий, в которые ты оказался вовлечен…» – повторил Олег свои слова, произнесенные после того, как его четверка покинула лагерь княжеского войска у Клещина и отправилась к Владимиру-на-Клязьме.
– Я помню, что ты тогда говорил, – прервал его Андрей. – И цену этим словам теперь очень хорошо знаю. Каждое стоит, считай, сотню тысяч. Ты вот просто посчитай, насколько раньше вы вернулись бы назад, если бы просто следили за перемещениями князя.
Андрей помолчал, вполне возможно, даже посчитал в уме, насколько действительно подорожала экспедиция, и совсем разбушевался.
– Но даже если придерживаться твоей логики, ты не прав, – скрежетал он. – Настоящий боярин счет бы князю сразу представил: нет денег – волостями расплачивайся. Без земли князя Рюриковой крови на Руси не оставят, пусть он хоть десять раз эмигрант, так что если даже ее сейчас нет, то будет. Вексель надо было требовать! А как обналичить, я бы придумал».
На это Олег не нашелся, что ответить. Слова про вексель относились к тем репликам Андрея, которыми он моментально обеспечивал себе превосходство в споре. После них оппонент оказывался в положении бакалавра, написавшего чудесную, на его взгляд, работу, на поверку оказавшуюся добротным сводом банальностей. Конечно, признал Олег, что-нибудь вроде «великий князь наверняка найдет способ вознаградить за службу» сказать надо было бы сразу.
Но на этом Андрей не остановился.
– Когда вернемся, – добавил он, – пересмотрим наше партнерство. Я не хочу, чтобы у тебя была возможность губить бизнес, в который я вложил двадцать собственных миллионов и в четыре раза больше предоставили инвесторы, которых я нашел.
Говорил это он уже совершенно спокойно, даже холодно, будто говорил с батлером в своем поместье времен шестилетнего воплощения в Джона Фредерика Сэквилла, третьего герцога Дорсета.
И вот тут Олег рассердился. Может, интонация эта ему показалась обидной, но скорее все-таки словечко «губить». Он уверен был, что все сделанное: и переславская битва, и наблюдения в окрестностях Владимира, а уж тем более случившееся ночью, и речное путешествие, и присутствие при разговоре князя Андрея с посланниками новгородской Осподы, и стычка под Торжком – все это ценный материал, который важен для осмысления отечественной истории XIII века.
Да, про должок нужно было заговорить с князем, но эта ошибка не уничтожала результаты экспедиции. Теперь, когда все завершилось, Олег ни за что не согласился бы непременно следовать первоначальному плану, то есть просто наведаться в войско Андрея Ярославича, убедиться, что казна при князе, наблюдать за его продвижением от Владимира к Переславлю и бегством в Новгород через болота Тверского княжества, где конце концов и пришлось утопить обоз с казной.
Киктоп сжал запястье Олега. Он открыл глаза, увидел, что тени сместились, и понял, что задремал причем давно. Киктоп дернулся еще раз – это был вызов от Квиры.
– Олег, привет!
На площади уже было людно, и Олег спроецировал сигналы прямо в сенсорную систему, чтобы не беспокоить окружающих. Квира стояла на краю небольшого аэродрома.
– Рад тебя видеть, солнышко! – откликнулся он. – Ты где?
– Мы с Норманом…
«С Норманом…» – в районе диафрагмы у Олега слегка закололо.
– …и со всеми нашими в аэропорту в Кашине. Берем мобили и едем в Горицы, – продолжала Квира. – Там катер наймем. Тебя подождать? Андрей говорит, что в три начнем выемку.
– Катер? А катер зачем?
– Наше все в Оршинском озере оказалось, – ответила она. – Подождать тебя?
В другой ситуации слова Квиры «подождать тебя» заставили бы Олега немедленно ответить «да». Но она еще сказала и «с Норманом», причем звучали эти слова так, будто накануне она получила Нобелевскую премию за прорыв в познании мироустройства. Нет, не готов он с сейчас ехать на заднем сиденье ее мобиля.
– Спасибо. Сам доберусь. Просто сбрось мне, как на месте будешь, координаты.
– Договорились, – ответила Квира и отключила связь.
Олег посидел еще на скамейке, гоня от себя… Обиду? Наверное, нет. Обида быстро не проходит.
Голову человека-памятника осветили первые лучи обошедшего Кремль солнца. Морщины на бронзовом лице стали четче, и Олег подумал, что хорошо, если бы рядом стояла на коленях фигура Сталина и у ног сержанта кучкой лежали ордена генералиссимуса.
Олег поднялся со скамейки, козырнул памятнику и пошел в сторону Лубянской площади. Между Рождественкой и Мясницкой [155] располагался крупнейший в Европе паркинг для воздушных такси. Оттуда Олегу удобнее добраться до Оршинского озера и спешить не пришлось бы.
Он шагал, а в голове в такт звучали слова: «будем… пересматривать… партнерство…»
На него оглянулись парень с девушкой; Олег понял, что разговаривает сам с собой вслух. Он развел руками, мол, он не сумасшедший, но свернул в сторону от этой парочки в сквер на Театральной площади.