Фаун обеспокоенно взглянула на Дага. Огонь в очаге, который она раздула, бросал на него красно-оранжевые отсветы, ярко освещая его белую рубашку и перевязь на руке; широко раскрытые глаза Дага казались темными провалами. Он выглядел усталым и смущенным – его рука, должно быть, болела, – но успокаивающе улыбнулся Фаун. Она улыбнулась в ответ.
– Ты готов?
– Нет, наверное, но меня слишком мучает любопытство. Качество, не слишком способствующее долголетию дозорного, но что ж тут поделаешь.
Фаун сняла с полки масляную лампу с треснувшим стеклом и зажгла ее, а также три огарка в железном подсвечнике, потом двинулась в рабочую комнату, держа лампу в одной руке, а подсвечник в другой. Даг с кряхтением поднялся со стула и поплелся следом.
Нетти крикнула из их с Фаун спальни:
– Закрой дверь, голубушка. Так мы избавимся от шума.
«И от любопытных ушей», – подумала Фаун. Она ногой захлопнула ведущую на кухню дверь и осторожно прошла между прялкой и седельными сумками Дага. В спальне Нетти сидела на краешке своей узкой постели; она жестом предложила пришедшим сесть тоже. Фаун поставила лампу и подсвечник на стол, потом вернулась и закрыла дверь, ведущую в спальню. Даг оглянулся на нее, потом сел на заскрипевшую под его весом кровать. Фаун примостилась с ним рядом.
– Вот и мы, тетушка Нетти, – объявила она, а Даг добавил:
– Мэм...
Нетти потянулась и поморщилась, потом наклонилась вперед, опираясь на палку; ее незрячие глаза, казалось, уставились на них с пугающей пронзительностью.
– Знаешь, дозорный, я хочу рассказать тебе кое-что. И я хочу задать тебе вопрос. А потом мы посмотрим, куда это нас приведет.
– Я в твоем распоряжении, – ответил Даг с подчеркнутой вежливостью, которая, как знала Фаун, часто скрывала настороженность.
– Это мы еще посмотрим, – фыркнула Нетти. – Видишь ли, ты не первый Страж Озера, которого я повстречала.
– Я это почувствовал.
– Я веду по большей части унылую жизнь. Живу в этом доме с тех пор, как Трил вышла за Соррела, – уже почти тридцать лет. Я почти никогда не покидаю ферму, только изредка выбираюсь в Вест-Блу по рыночным дням или на посиделки рукодельниц.
На самом деле Нетти делала это регулярно, будучи лучшей мастерицей-ткачихой и любительницей деревенских сплетен, но Фаун поостереглась вмешаться в поток... чего? воспоминаний?
По-видимому, так и было; Нетти продолжала:
– Лето перед тем, как родилась Фаун, было для нас нелегким. Трил немоглось, мальчишки стали непослушными, а Соррел, как всегда, слишком много работал. Я спала плохо, а потому по ночам, когда все укладывались, отправлялась в северный лес собирать травы. Мальчишки были в таком возрасте, что больше мешали, чем помогали в этом деле.
Им было от пяти до десяти лет, сообразила Фаун и поежилась.
– Корни и травы для снадобий и краски, знаете ли... Ночью не только спокойнее, но и запахи чувствуются острее. Мне особенно был нужен дикий имбирь, чтобы сделать питье для бедняжки Трил, которую все время тошнило. Только вышло так, что однажды ночью я пожалела, что кругом никого нет, потому что упала и повредила колено. Сначала я пыталась кричать, но я была слишком далеко от дома, и меня не слышали.
Действительно, лес на крутом склоне долины тянулся мили на три; Фаун сочувственно поцокала языком: Нетти не увидела бы, если бы она просто кивнула.
– Я уже решила, что мне придется лежать в мокрой от росы траве до утра, когда меня хватятся, но тут я услышала шорох и испугалась, что волк или медведь могут меня загрызть, только это был дозорный – Страж Озера. Сначала я решила, что лучше бы на меня напал медведь, но дозорный оказался славным молодым парнем. Он положил руки на мою ногу, боль удивительно ослабла, а потом он поднял меня и отнес к дому. Я была тогда более тощей, чем теперь, вроде мелкой рыбешки. Он был совсем не таким высоким, как ты, – Нетти кивнула в сторону Дага, – но крепким. И голос у него был приятный – почти такой же глубокий, как твой. Он рассказал, что прибыл по обмену из какого-то лагеря на севере и что он впервые в дозоре в здешних краях... одинокий и скучающий по дому, решила я. Как бы то ни было, я тихо накормила его на кухне, а он очень здорово забинтовал мне колено – туго, так что оно почти не болело.
Не знаю, счел ли он меня своей приемной тетушкой или птичкой с пораненным крылом, которую он нашел и пригрел, только на следующую ночь кто-то постучал в мое окно. Тот дозорный вернулся и принес мне снадобья – одно для моего колена, другое – для Трил. Он не задержался, только отдал лекарства. Его порошки подействовали просто чудесно, должна сказать. – Нетти вздохнула, с благодарностью вспомнив Стража Озера.
– Потом он ушел, и я больше о нем не думала, только на следующее лето ночью опять раздался стук в мое окно. Мы устроили что-то вроде пикника на заднем крыльце и славно поговорили. Парень был рад узнать, что Трил благополучно разрешилась тобой, Фаун. Он принес мне маленькие подарки, а я дала ему с собой еды и сотканное мной полотно. То же случилось и еще через год. Я уже привыкла ждать его.
Через год он явился опять, но не один. Он привел свою молодую жену – похвастаться ею передо мной, я думаю, уж очень он ею гордился. Он показал мне свои брачные браслеты – они называли их узами, – зная, что я, как мастерица, интересуюсь всем, что относится к ремеслу: нитками, тесьмой, плетением, а не только пряжей и вязаньем. Они позволили мне взять браслеты в руки и ощупать, и тут я испытала потрясение. Это были не просто красивые вещи. В них была магия.
– Да, – сдержанна подтвердил Даг и в ответ на любопытный взгляд Фаун объяснил: – Каждый из супругов помещает в браслет крошечную часть своего Дара. Церемония наложения уз соединяет два Дара, молодожены обмениваются ими.
– В самом деле? – переспросила Фаун зачарованно, пытаясь вспомнить, видела ли такие браслеты на дозорных в Глассфордже. Да, у Мари был такой, и у пары старших дозорных тоже. Фаун сочла их просто украшениями. – А они что-нибудь делают? Можешь ты через них посылать сообщения?
– Нет. Ну, когда один из супругов умирает, другой это чувствует, потому что Дар исчезает из браслета. Браслеты часто убирают в безопасное место, чтобы не повредить, хотя их и можно сделать заново. Однако если один из супругов отправляется в дозор, тот, который остается в лагере, обычно свой не снимает. Просто... чтобы знать. Если что-то случается, для того, кто в дозоре, шок бывает более тяжелым – ведь не ожидаешь... Я дважды был свидетелем такого. Тяжелое дело. Если есть хоть какая-то возможность, дозорного сразу же отпускают домой. Человек испытывает совершенно особый ужас: знает, что случилось, но не знает как; знает только, что он опоздал, и надеется, что, может быть, браслет сгорел во время пожара, – такая надежда только увеличивает страдания и не приносит утешения. Когда я пришел в себя в шатре лекаря после...
В комнате наступила такая тишина, что Фаун показалось: она слышит, как горят свечи. Она повернулась к Дагу и прошептала: