И никто не утешает?

Что принцессу сокрушает?

Вместо ответа Казильда выпятила губы и зашевелила ими, как это умеют только обезьяны, причмокивая и высовывая язык. Один из пажей расхохотался, но эрцгерцогиня отвесила ему подзатыльник. А Полисена пела, отвечая от имени обезьянки:

Разучились улыбаться

Мои губы, я вздыхаю

И от грусти погибаю:

Папа замуж выдает,

А жених – такой урод!

Тут на сцену, выпятив грудь, вышел Дмитрий в одежде посла и со свитком в лапах, а рядом с ним вышагивал Ланселот. На шимпанзе было роскошное платье, на голове – корона. Оба поклонились Казильде, и Лукреция продолжила:

Вот он, претендент на руку

С хитрецом-послом под руку,

Рядом с ним жених-урод,

Сердце у него, как лед,

Как сорока, он болтает,

Луком изо рта воняет!

При этих словах Ланселот широко раскрыл рот, и обезьянка с писком отскочила за спинку трона. Тут же, громко хлопая крыльями, влетела гусыня Аполлония с жестким воротничком на шее и чалмой из перьев на голове – точь-в‑точь как у эрцгерцогини. Повивальная бабка рассмеялась, прикрывая рот рукой, а знатная компаньонка скривилась в недовольной гримасе.

Гусыня запела голосом Полисены:

Как ведешь себя, принцесса?

Будьте вежливы, любезны!

Соблюдайте этикет,

Слушайтесь, а если нет –

Будете держать ответ!

Две последние строки были обращены не к обезьянке-принцессе, а к публике. Пока Полисена пела, гусыня ударами клюва прогнала Казильду из своего убежища и снова поставила ее перед претендентом. Ланселот опять начал кланяться и попытался поцеловать мартышку в мордочку, но та, чтобы избежать этого, высоко подпрыгнула и спряталась в свечах люстры. Тогда Рамиро, наряженный в просторный домашний халат такого же красного оттенка, как мундир правителя, и в такую же шапочку, подскочил к люстре, поднял морду и залаял на Казильду.

Лукреция пела:

Не по вкусу? Привереда!

От кого воротишь нос?

Отвечай на мой вопрос!

Знай, что за непослушанье

Ждет принцессу наказанье!

В этот момент на сцену стремительным галопом влетел поросенок Белоцветик, совершенно голый, если не считать белой гвоздики на хвостике. Остановившись перед Рамиро, окинул его дерзким взглядом и поднял пятачок, рассматривая Казильду.

Полисена и Лукреция изображали диалог обезьяны и поросенка:

Едет всадник во всю мочь:

«Я спасу вас, я спешу!» –

«Ой, спасибо!» – «Рад помочь.

Вас спасти совсем не прочь.

Всех врагов я сокрушу».

После чего поросенок сурово захрюкал на гусыню, собаку, медведя и шимпанзе, которые, дрожа, прижались друг к другу.

Лукреция и Полисена пели:

И с угрозою во взоре

Обратился к наглецам:

«Я займусь вопросом сам.

Кто навяжет свою волю –

Тот получит по зубам».

Один из младших пажей украдкой засмеялся. Эрцгерцогиня нервно похлопывала веером по коленям.

– Какое непочтение! – пробормотал один из баронов.

Внезапно поросенок начал царапать пол задней лапкой, потом, низко опустив голову, бросился в атаку против своих неприятелей, которые забегали по кругу, изображая ужасную панику. Пес скулил, шимпанзе рвал на себе волосы, гусыня хлопала крыльями. Лукреция нежным голосом выводила:

Шпагу в руки – и вперед!

Мечется, кричит народ.

А принцесса подскочила

Да в объятья заключила

Удалого храбреца –

И целует без конца!

Казильда стрелой метнулась вниз с люстры и приземлилась на спину поросенка, крепко обнимая его за шею и покрывая голову поцелуями, а тот продолжал носиться по кругу за преследователями принцессы.

Зрители были в смущении. Многим хотелось смеяться, но они не смели, потому что сходство актеров с правителем и его приспешниками было слишком очевидным.

Глава восьмая

Изабелла с большим интересом смотрела на эту сценку, такую необычную на фоне услужливого почтения, с которым все придворные относились к правителю и его именитым приспешникам и которое должно было проявляться не только в людях, но и в их изображении и даже в каждом произнесенном слове.

Несколько раз в глазах у нее зажигался мимолетный веселый огонек, но ему не удалось распространиться на лицо и тем более на губы.

А когда Лукреция закончила свою песенку, то и этот огонек потух.

Но на этом выступление Людвига и зверей не закончилось. «Придворные» продолжали носиться по кругу, спотыкаясь и ударяясь друг о друга, катаясь по земле и подскакивая совсем не подобающим положению образом, а Казильда следовала за ними верхом на Белоцветике с дикими воплями, забрасывая всех орехами из кармана своего платья.

И вот Лукреция провела по струнам мандолины. Поросенок вдруг вышел из круга своих друзей и забегал под ногами у настоящих придворных, вызывая визги дам и проклятия господ. Казильда уцепилась за полу одежды правителя и залезла к нему на руки, потом обвила вокруг шеи свои мохнатые лапки и стала покрывать его поцелуями. Ланселот вытащил из кармана яблоко и швырнул его в эрцгерцогиню Теодору.

Изабелла, увидев летящую по воздуху пернатую чалму вместе с париком, открывшим абсолютно лысый выпуклый череп, вдруг почувствовала какое-то тепло во всем теле, в носу у нее защекотало, и она подумала: «Сейчас чихну».

Но, к своему великому удивлению, она начала смеяться, да так громко, что чуть не свалилась с трона. Она смеялась и смеялась без остановки. В конце концов она стала икать, глаза заслезились, от смеха пришлось схватиться за живот.

– Надо же, в каком странном месте находится у нашей принцессы душа! – заметил философ.

Правитель был разъярен.

– Не считается! – закричал он, красный как рак, пытаясь сорвать с шеи Казильду. – Не считается! Это оскорбление Величества! Стража, арестовать проходимцев!

Изабелла тут же перестала смеяться, приняла строгий вид и решительно заявила:

– Синьор дядя, вы же видите, что я выздоровела. Именно это было единственным требованием к участникам конкурса. А не безупречное поведение, которое нравится эрцгерцогине. Приказываю соблюсти уговор и даровать моим спасителям титул маркизов.