Мысленно Анна вернулась в те дни, когда начались ее мытарства — тихая жизнь в поместье с опекуном закончилась на балу у Оболенского. Выйдя из тени отцовской (ибо именно так Анна относилась к своему опекуну) сердечности, она сразу же попала в мир, полный интриг и тревоги, где ненависть соседствовала с любовью, а искренность с подозрительностью. Мир, в котором она поначалу не была свободна, а когда пришла свобода, то оказалось, что Анна осталась одна — те, кого она любила, либо умерли, либо возненавидели ее, и Двугорское, которое Анна считала своим домом, стало для нее тюрьмой или камерой пыток. И только тогда, когда, сломав в себе гордыню, Владимир признался, что любит ее, и она оценила силу этого поступка, все понемногу наладилось. Но потом жизнь снова сделала резкий поворот, и теперь Анна хотела знать, что может остановить напасть этих новых бед, потерь и недоразумений, которые затягивали ее, точно в трясину?
Удивительное дело, решившись, наконец, покинуть свое убежище, Анна не встретила тому никакого сопротивления. Жизнь в селении шла своим чередом — на нее искоса смотрели, но не сторонились, продолжая заниматься своими делами. Как будто она была окружена невидимой, но прозрачной стеной — неприкасаемая или священное животное, а может быть, и то, и другое одновременно. Северино нигде не было видно, но спрашивать о нем Анна и пытаться не стала, а, заметив, что женщины, взяв детей, направились куда-то из селения, пошла следом, держась на некотором от них отдалении.
Оказалось, что шли они к реке — сначала по каменистой тропе, уходившей в горы и какое-то время петлявшей в сосновом лесу, а потом приведшей их к водопаду и небольшому озеру, вода в котором была прохладной и быстрой. Добравшись до места, женщины и дети разделись и стали купаться, а дети, кроме того, карабкались на водопад и прыгали в озеро — смелые и постарше забирались на самый верх и с визгом бросались со скалы вниз, другие скатывались с пологих скальных горок, производя при вхождении в воду целые фонтаны серебристых брызг.
Анна знала — ее видят, но не хотела никого смущать своим присутствием, и была благодарна за то, что и ей не мешают. Она выбрала для себя отдаленный уголок озера за большим камнем, и, отстегнув крючки кринолина, отложила его в сторону, а потом, сняв сапожки, от которых ноги стали уже уставать, особенно после хождения по камням, окунулась в озеро и поплыла. Корсет, однако, вскоре намок и стал тянуть ее — тогда Анна вернулась к берегу и устроилась в едва заметной ложбинке в прибрежных камнях, как будто лежала в ванной, жаль что недолго — вода в озере была слишком свежей для подобного времяпровождения, а само озеро находилось в расщелине между скалами — в горах, но в тени. Поспешно выбравшись на берег и отжав платье, Анна нашла место, освещенное солнцем, и стала ждать, когда одежда просохнет.
— Ты — не моя мама, — вдруг услышала она рядом с собою знакомый детский голос. Он прозвучал так неожиданно, как будто раздался с небес. Анна оглянулась и увидела сына Северино, он смотрел на нее серьезно и по-взрослому.
— Ты прав, — тихо произнесла Анна, не много смущаясь того, что ее одежда еще не высохла. — Но вчера ты думал иначе.
— Я ошибся, — просто сказал мальчик. — Ты — другая. Ты не сможешь любить меня и Северино.
Анна хотела было что-то ответить мальчику, но он не дал ей возможности к этому — исчез так же внезапно и бесшумно, как и появился перед нею.
В селение они вернулись так же, как и уходили из него: женщины с детьми — впереди, Анна — чуть поотстав. Влажная еще одежда по дороге высохла, но чудесная вода горного озера как будто напитала все ее тело живительной силой, которая отогнала прочь недавние волнения и нынешние сомнения, и в тоже время эта сила повела ее за собой — едва добравшись до своей хижины, Анна почувствовала усталость и уснула, незаметно для самой себя. Проснулась она, когда солнце уже клонилось к закату, и поужинав пищей, что опять принесла ей ее молчаливая хозяйка, Анна, никем не огражденная, отправилась на прогулку — она обошла селение со стороны горы и поднялась по едва заметной узкой тропе на скальный выступ, нависавший над стоявшими внизу домами индейцев.
На площадке, представшей ее взору, Анна увидела следы какого-то обряда: давно остывший костер, какие-то копья, украшенные цветными лентами и полосками из кожи и меха, затканными бисером, и вырезанными из дерева фигурами животных и птиц, между которыми стояла на земле большая деревянная чаша с фруктами и овощами. Наверное, это святилище, испугалась Анна и заторопилась уйти, но вдруг дорогу ей преградила какая-то высокая темная фигура. Анна испугалась и покачнулась — нога заскользила по скользкой, как будто полированной поверхности камня, и она потеряла равновесие. Но в ту минуту, когда ей показалось, что она летит в пропасть, Анну подхватила чья-то сильная рука и вытянула на уступ, и спасший ее человек негромко сказал:
— Здесь нельзя ходить чужим, — Анна узнала голос Северино.
— Я не хотела нарушить ваши обычаи, — переводя дыхание, промолвила она, стараясь, чтобы извинительный тон ее был понятен. — Простите меня, это вышло случайно.
— Случайного нет, — покачал головою Северино.
— Но я… — попыталась еще что-то сказать Анна в свое оправдание, но вождь остановил ее:
— Ступай в селение. Мне надо остаться одному. Я должен думать и спрашивать богов…
Уже спустившись обратно по тропинке вниз, Анна оглянулась — на фоне стремительно покрывшегося звездами неба она увидела языки пламени зажженного Северино костра и вдруг поняла, что эта незнакомая ей жизнь наполнена совершенно иными, непонятными ей, но такими притягательными и волнующими чувствами. Она ощутила такую удивительную связь с первородным миром и замерла на мгновение, вдруг осознав, что он еще более хрупок, нежели тот мир, который она так боялась потерять. И ей бесконечно стало жаль этих людей — прекрасных, гордых и непостижимых…
Северино появился в селении лишь утром третьего дня — не говоря Анне ни слова, после завтрака вошел в ее хижину и, взяв за руку, вывел за собой. И, хотя Анна знала, что в это время индейские женщины заняты домашними делами, мужчины возвращаются с охоты или рыбалки, ее потрясла необычайная тишина, и вокруг она не видела ни души. В полном одиночестве Северино прошел вместе с Анной через селение и остановился лишь за холмом, где стояли два его верных стража и держали под уздцы трех лошадей.
Северино подвел Анну к одной из них и сказал:
— Ты свободна, как была свободна прежде. Мои воины проводят тебя в крепость. Там ты получишь все ответы на свои вопросы.
— Но я не спрашивала вас ни о чем, — смутилась Анна.
— Ты задавала их вот здесь и здесь, — Северино поднес ладонь ко лбу и груди, в том месте, что обычно символизирует сердце.
— А как же ваша сделка, вождь? — растерялась Анна его проницательности. — Тот человек (она имела в виду Маркелова) хотел получить от вас землю в подарок за меня.
— Он получил то, что хотел, — спокойно кивнул Северино.
— Но ведь теперь сделка недействительна! Вы должны вернуть свою землю! — воскликнула Анна: она искреннее не желала, чтобы индейцы оказались обмануты подлым Маркеловым.