Я вспомнила второе письмо из найденных мною. И здесь все совпадало. Но как же менялся смысл Дориного послания в новом контексте! Разумеется, я не подала виду, что читала записки. А Максим рассказывал дальше:
— Я был убежден, что Дора не располагает доказательствами. Подобные дела не скрепляются договорами, люди, как правило, не оставляют свидетельств на бумаге. Поэтому я написал ей вновь. Не помню дословно, но суть была такая: «Дора, одумайся! Давай лучше решим все по-хорошему. Все равно твой шантаж не удастся — у тебя нет доказательств. Верни картины, хотя бы последние из взятых тобой, и я обещаю молчать. Если хочешь, мы даже можем оформить развод». Я предложил ей развод, потому что для нее это было очень выгодно — по брачному договору ей отходила половина моего имущества. Можешь себе представить, насколько я накануне свадьбы был ослеплен любовью к ней? Спустя какое-то время пришел ответ. Она писала, что ей при помощи денег удалось раздобыть доказательства — тот парень согласился в письменном виде подтвердить, что был подкуплен, причем именно мною. Угрожала, что предаст дело огласке, если я от нее не отстану. И сообщала, что не против развода. Тогда я решил, что взял неверный тон. Надо не угрожать ей, а попытаться договориться. Она была падкой на деньги. Я хотел выкупить у нее оставшиеся картины по максимально высокой цене. И написал ей об этом. Но, увы — то единственное послание, которое могло бы ее заинтересовать, до нее не дошло. Она сменила электронный адрес, уничтожив прежний. Ей надоело общаться со мной. Я не знал, что мне делать.
Максим раскурил трубку и ненадолго прервал свой рассказ. Я тоже закурила. Все, что он рассказал, было похоже на правду. Ведь не мог же он знать, что я читала письма, и сочинить эту историю специально для объяснения этих посланий, которые можно толковать и так и этак в зависимости от контекста. Хотя кто знает? У меня нет никакой объективной информации. История Максима звучит правдоподобно. Но ведь история про наркотики и клинику тоже звучала вполне убедительно. Может быть, сейчас идет новый виток лжи, на более высоком уровне, рассчитанной не на наивную поклонницу, а на детектива?
Единственным источником информации, находящимся на достижимом расстоянии, является сейчас Антон Эдуардович. Завтра я наконец встречусь с ним для откровенного разговора. Смерть Доры скрыть не удастся, поэтому Максиму нет больше никакого смысла выдавать меня за нее. И потому своей откровенностью с Краузе я Алексеева ничем не подведу. Ну а пока надо дослушать рассказ Максима до конца. Докурив трубку и неторопливо осушив рюмку коньяку, он возобновил повествование:
— По Москве начали расползаться неприятные слухи обо мне и о внезапном исчезновении Доры. Те из друзей, которые верили мне, советовали на какое-то время уехать из столицы. Пожить, скажем, за границей, пока толки не улягутся. Но из страны мне уезжать не хотелось. Там меня ждала бы праздность. А мне, чтобы излечиться от тоски, нужно было занять себя делами. Я предпочел бы переехать в какой-нибудь не очень крупный город, скажем, областной центр, с развитыми культурными традициями, где мог бы найти свою среду, влиться в нее, найти себе применение. И вдруг все решилось само собой. Мне позвонил Виталий — он же здешний, тарасовец, — и рассказал о том, чего я никак не мог ожидать. У него побывала Дора. Разумеется, она не рассказала ему всего. Сказала только, что у нас произошла размолвка и что она хочет развода. Просила Виталия посодействовать — выступить в качестве посредника в наших переговорах, передать мне, что всех моих условий она выполнить не может. Но согласна в обмен на развод вернуть мне один интересующий меня документ. Виталий сказал, что передал ее предложение дословно, хотя сам ничего не понял, но Дора уверяла, что я все пойму. Я спросил, знает ли брат, где Дора остановилась. Но он отвечал, что моя супруга ничего ему не сказала. Оставила только новый номер сотового телефона. И предупредила, что со мной разговаривать не будет — только через него. Я был так ошарашен известием, что поначалу не нашел что ответить. Сказал, что подумаю и перезвоню ему через денек. А на другой день я уже вылетел в Тарасов. У меня возникла идея. Возможно, глупая, но ничего лучше в голову не пришло. Я хотел обсудить все с Виталием. Мы с братом были довольно близки. В детстве я каждое лето приезжал в Тарасов к бабушке — на Волгу. Виталик рос на моих глазах. У меня нет родных братьев и сестер, поэтому я привязался к кузену. А потом так вышло, что он и его мать, тетя Даша, остались мне единственными родными людьми. Мои родители трагически погибли в автокатастрофе. Бабушка, мать отца, не смогла пережить гибель сына и вскоре тоже скончалась. Ну а я хотя бы раз в год непременно навещал тетю Дашу и Виталика. И они приезжали или на день рождения отца, или на годовщину их с мамой гибели. Еще тогда, после Виталиева звонка, у меня возникла мысль — а ведь Тарасов самый подходящий город для моего временного изгнания. Он отвечает всем моим требованиям, к тому же это не чужой мне город, я с детства полюбил его зеленые улочки, пляжи, бескрайнюю, как море, Волгу…
— Прости, Максим, я тебя перебью. Как ты думаешь, почему Дора обратилась именно к Виталию, а не к кому-то из ваших общих друзей в Москве или не к тете Даше — поплакаться по-женски?
— Вопрос закономерный. Но и ответ на него очень простой. Ни мои друзья, ни тетя Даша не одобряли наш скоропалительный брак с Дорой. Друзьям не нравилось мое легкомыслие. К тому же Дора была не нашего круга. Они, похоже, видели в ней авантюристку. Только не говорили мне об этом, потому что я был настолько увлечен, что буквально зверел, если кто-то отзывался о ней пренебрежительно. Тетя Даша, типичная провинциальная тетушка с патриархальными взглядами на семью, не любила Дору за ее эксцентричность и полное отсутствие тяги к домашнему хозяйству. Она не одобряла также большой разницы в возрасте и считала, что «молоденькая проныра окрутила нашего Максика». В отличие от моих друзей, она высказывалась на этот счет открыто и прямо. А вот Виталик оказался единственным человеком, кто с первого взгляда был очарован Дорой, пожалуй, не меньше, чем я. Он один из моего окружения принял ее горячо и доброжелательно. Порой мне казалось, что он влюблен в Дору, и я даже немного ревновал ее к нему. Хотя она и не давала ни малейшего повода. Она держалась с ним как с братом. Но, конечно же, не могла не чувствовать его обожания. Вот почему мне не казалось странным, что за поддержкой она обратилась именно к нему.
— Да, теперь это понятно. И что же было дальше?
— Пока я летел в Тарасов, мой план сформировался окончательно. И едва мы с Виталием остались наедине, я посвятил его во все детали. Рассказал без утайки обо всем, что произошло. Он был потрясен. Потом я изложил свои задумки. Прежде всего я собирался потребовать, чтобы Дора вернула мне документ не после развода, а до него. Потому что, мягко говоря, у меня имелись основания не доверять ей. Получив же документ, я не стану торопиться с разводом. Мне надо принудить Дору встретиться со мной и узнать о судьбе моих полотен. Ты же понимаешь, Таня, что для коллекционера картины представляют собой не только материальную ценность. Это нечто гораздо большее. Хоть я и занимаюсь перепродажей картин, но те, что составляют мою личную коллекцию, — это часть моей души, часть моей жизни, их утрата сравнима с утратой близких. Так вот, для того чтобы подстегнуть Дору к встрече со мной, я и выдумал эту затею с подставной женой. С одной стороны, в этом была некоторая доля иронии — ты подменила мои картины, а я подменил тебя. С другой стороны, это должно было насторожить Дору в чисто практическом плане. В моем представлении, она должна была задаться вопросом, зачем мне нужен этот маскарад, и прийти к выводу — я собираюсь нагреть ее с разводом. Такой вывод должен вынудить ее объявиться. Либо для объяснения со мной с глазу на глаз, либо для прилюдного изобличения самозванки. Мне было все равно — лишь бы встретиться с ней. Я был уверен, что смогу прельстить ее большими деньгами в обмен на картины или информацию о них. Виталий одобрил мой план. Обещал помочь с поисками дома и окончательно решился взять на себя миссию посредника. А я в ответ предложил ему стать моим личным секретарем с очень достойным жалованьем. Его карьера все как-то не складывалась. В свои тридцать он все еще был менеджером среднего звена, часто менял работу в поисках лучшего заработка. Поэтому он не стал кривить душой и признался, что рад моему предложению. Я вернулся в Москву. Через неделю брат позвонил и сообщил, что документ уже у него и что есть несколько домов, которые я могу посмотреть. Я вновь побывал в Тарасове. Выбрал дом, оформил покупку, забрал документ. Ну а некоторое время спустя мы с тобой познакомились. И дальше ты обо всем знаешь.