— Иногда ее называют Красной Орхидеей.
— Я читала об этом.
— Вы сказали, что нам следует поговорить с доктором Чарльзом Генрихом Виккенгемом.
— Да-да, помню. Я это сказала.
— Мне надо знать, почему вы сообщили нам его имя.
— Это был глупый поступок, мне очень жаль.
— Но у вас должна была быть на это причина — разве только вы не сделали это по каким-то неясным мотивам. Мы всерьез относимся к каждому звонку. Если мы обнаружим, что это была просто глупая выходка, значит, вы впустую отняли у полиции массу ценного времени.
— Извините.
— Нельзя отнимать у полиции время впустую — это влечет за собой определенные последствия, Гейл. Не соблаговолите ли вы мне сообщить, почему вы…
— Никакой причины! У меня нет никакой причины. Я на самом деле очень, очень сожалею, я сделала это потому, что мне было нехорошо. Если хотите, я в доказательство предъявлю заключение врача. У меня было какое-то нервное расстройство. Все, что я могу сделать, — это извиниться.
— Мне понадобится имя вашего доктора и его контактный телефон.
Гейл выпростала из-под себя ноги и соскользнула с постели. При немалом росте, чуть не под шесть футов, она была тонюсенькая и вся трепетала, идя к туалетному столику за ежедневником. Там она присела, написала что-то на странице, затем вырвала ее и передала Анне:
— Это доктор Аллар.
— Благодарю. — Анна убрала листок в портфель и достала оттуда фотографию Луизы Пеннел. — Вы когда-нибудь видели здесь эту девушку? Может, она здесь гостила?
Гейл присела на край кровати и посмотрела на фотографию:
— Нет-нет, я ее не видела.
— А эту девушку? Ее звали Шерон Билкин.
Гейл сглотнула и помотала головой:
— Нет, я никогда ее не видела.
Анна убрала снимки обратно в папку и медленно извлекла оттуда жуткие посмертные фотографии Луизы Пеннел:
— Из тела этой девушки спустили всю кровь, потом разделали его надвое. Ей причинили ужасные увечья. Рот ей рассекли от уха до уха…
— Пожалуйста, не надо! Я не хочу это видеть. Это ужасно, это страшно! Я не могу на это смотреть.
— Тогда взгляните на Шерон Билкин. Ее обнаружили…
— Нет, я не хочу это видеть! Я этого не вынесу, я не буду смотреть.
Анна положила фотографии на постель. Гейл всю колотило, дрожащей рукой она непрестанно вертела на пальце кольцо.
— Человек, за которым мы охотимся в связи с этими убийствами, был, возможно, опытным хирургом. По описаниям свидетелей мы сделали его портретный набросок. Прошу вас, взгляните на него.
Гейл выдвинула ящик прикроватной тумбы и достала небольшую склянку с пилюлями. Она вытряхнула на ладонь несколько таблеток, взяла с тумбочки стакан воды и запила таблетки. Затем повернулась посмотреть на рисунок, который держала Анна. Долго глядела, наконец помотала головой.
— Вы узнаете этого мужчину?
— Нет.
— Вы уверены? Неужели он вам никого не напоминает?
— Нет.
— Ну, я думаю, он чрезвычайно похож на того человека, которого вы назвали, звоня в участок, к тому же он тоже врач. Вы сказали, чтобы мы допросили Чарльза Виккенгема, не правда ли? Так что, у вас была какая-то иная причина для этого, кроме того, что вы были нездоровы?
— У меня болезненное воображение. Мой доктор вам расскажет.
На этом Анна собрала с постели всю фотоэкспозицию и уложила обратно в портфель, точно разговор был окончен.
— Мы непременно поговорим с вашим доктором.
— Он подтвердит все, что я вам сказала.
— Очень жаль, что вам так нездоровилось, — улыбнулась Анна. Она застегнула портфель и сунула его себе за спину. — Вы работали моделью?
Гейл подняла голову и прищурилась, удивленная таким вопросом.
— Да, работала. Не очень, правда, успешно, но я много снималась для каталогов, — улыбнулась она.
— Я бы сказала, с вашей наружностью вы составили бы отличную пару Наоми Кэмпбелл. Какой у вас рост — пять футов восемь дюймов?
— Пять и десять. Но в карьере модели весьма суровый отбор. Им требуются девушки помоложе. Когда я работала в Париже, там были даже шестнадцатилетние — только-только со школьной скамьи. Причем такие самоуверенные!
Анна кивнула. Теперь, когда она сменила тему разговора, Гейл немного расслабилась.
— А вы, должно быть, весьма фотогеничны, у вас выразительные скулы!
Гейл прикрыла рот рукой и смущенно хихикнула:
— Я им малость помогла.
— Не может быть!
— Да, теперь это обычное дело — в щеку что-то там закладывают.
— Мне бы очень хотелось посмотреть ваши фотографии.
Гейл поколебалась, затем пересекла комнату, подойдя к шкафу. Она наклонилась и достала оттуда большой профессиональный портфолио, а также несколько отдельных фотографий:
— Я не работаю уже пару лет. Едва ли не с той поры, как стала жить с Эдвардом.
— Вы уже долго вместе?
— Года два. Может, и больше. — Она перелистывала альбом, что-то в нем ища.
— Вы знали его первую жену?
— Не очень хорошо, — ответила Гейл, всецело поглощенная фотографиями, — но да, я ее знала.
— Она покончила с собой, не так ли?
— Да. Я пытаюсь найти для вас мои самые удачные снимки.
— Отчего она это сделала? Вы знаете?
Гейл резко подняла голову:
— Кто знает, что заставляет людей делать то, что они делают? Думаю, у нее была депрессия. Мы не касаемся этой темы.
— Должно быть, это было большим шоком для Эдварда.
— Ну, скорее для его отца — это ведь он ее обнаружил. Эдвард был в отъезде.
— Вы хорошо ладите с мистером Виккенгемом?
Гейл рассмеялась и перевернула ламинированную страницу:
— Разве у меня есть выбор?
— А Эдвард с ним в добрых отношениях?
Гейл вздохнула и плюхнула книгу на кровать:
— Ему приходится быть с ним в добрых отношениях: Чарльз его отец, и Эдвард — наследник. Так что не знаю, будет ли это ответом на ваш вопрос. Сестры его не очень-то ладят с отцом, они теперь бывают здесь редко, но это из-за Доминики. Она не слишком-то милая дама, так что оно и к лучшему, что она уехала. — Гейл перевернула еще страницу и развернула альбом к Анне. — Это из моих последних работ. С тех пор как я встретила Эдварда, у меня не было работы. Он это не одобрял. Хотя не столько он, сколько его отец. Он такой, знаете ли, сноб! К нам вообще относятся как к бедным родственникам. Хотя, по сути, мы такие и есть. — И она нервно хохотнула.