ДОЛЛИ ХЭММА.
БЬЮЛА БИННИНГС.
КОРОТЫШ БИННИНГС.
ПЁС ХЭММА.
КЭРОЛ КАТРИР.
ЕВА ТЕМПЛ.
СЕСТРИЦА ТЕМПЛ.
ДЯДЮШКА ПЛЕЗЕНТ.
ВЭЛ ЗЕВЬЕР.
ВИ ТОЛБЕТ.
ЛЕЙДИ ТОРРЕНС.
ДЖЕЙБ ТОРРЕНС.
ШЕРИФ ТОЛБЕТ.
ДУБИНСКИЙ.
ЖЕНЩИНА.
ДЭВИД КАТРИР.
СИДЕЛКА ПОРТЕР.
ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА.
ВТОРОЙ МУЖЧИНА.
Я тоже начинаю ощущать неодолимую
потребность стать дикарем и сотворить
новый мир.
Август Стриндберг.
(Из письма Полю Гогену)
Декорация, решенная условно, изображает небольшой универсальный магазин и часть примыкающего к нему кафе (именуемого здесь «кондитерской») в маленьком городке одного из южных штатов. Высокий потолок; потемневшие, должно быть, от сырости и паутины, стены. В глубине большое замызганное окно, за ним — тревожно пустынный пейзаж, постепенно тонущий в поздних сумерках. Дело происходит в дождливую пору, в конце зимы и ранней весной, — сквозь окно иногда ничего не видно, кроме серебристых отблесков частого дождя. Позолоченными буквами старинного рисунка на стекле выведено: «Торренс. Универсальный магазин».
Товары и торговое оборудование представлены на сцене очень скупо и условно. Торчком стоят намотанные на большие катушки рулоны тканей, неосмысленно торчит у тонкого белого столба черный торс портновского манекена. Потолочный вентилятор недвижим; с него свисают полоски липкой бумаги для мух. Несколько ступенек ведут к лестничной площадке и от нее дальше вверх. На площадке — унылая искусственная пальма в зеленовато-бурой кадке. А кондитерская, часть которой видна сквозь широкую дверь под аркой, погружена в поэтический полумрак, как некая скрытая сущность пьесы.
Еще одним, но гораздо меньшим, игровым пространством является крохотная спаленка, расположенная в нише. Ниша задернута занавеской с выцветшим и потускневшим, но все еще отчетливым рисунком в восточном стиле: золотое деревцо с алыми плодами и фантастические белые птицы.
При поднятии занавеса две женщины средних лет, но довольно моложавого вида — ДОЛЛИ и БЬЮЛА — накрывают легкий ужин на двух небольших, принесенных из кондитерской, буфетных столиках с черными, изящно изогнутыми железными ножками и мраморной в розовых и серых прожилках доской. Жены захудалых плантаторов, они одеты с безвкусной роскошью. Вдалеке слышен гудок паровоза, и вслед за ним с разных сторон и на разном расстоянии — лай собак. Женщины прекращают возиться у столиков и с пронзительными криками бегут к двери под аркой.
Долли. Короты-ыш!
Бьюла. Песик!
Долли. Курьерский приходит!
Бьюла. Езжайте на станцию — надо их встретить!
Из-под арки появляются их мужья, тяжелые, краснолицые, хмурые; одежда на них в обтяжку (или наоборот: мешком), на обуви налипла грязь.
Коротыш. Я скормил этому однорукому бандиту добрую сотню монет, а выплюнул он только пять.
Пес. Желудок, верно, не варит.
Коротыш. Надо будет потолковать с Джейбом насчет этих игорных автоматов.
Оба выходят. Звук отъезжающей машины.
Долли. Только у Джейба и забот, что игорные автоматы в кондитерской!
Бьюла. Что верно, то верно. Ходила я недавно к доктору Джонни за советом — у Песика снова нашли сахар в моче — и когда уж собралась уйти, спросила, что слышно об операции, которую Джейбу Торренсу делали в Мемфисе. Ну, и он...
Долли. Что, что он ответил?
Бьюла. Самое худшее, что мог ответить врач.
Долли. Что же, Бьюла?
Бьюла. Ни словечка, ни единого словечка не вымолвил. Поглядел только на меня своими черными глазищами и покачал головой — вот так.
Долли (со скорбным удовлетворением). Сдается мне, этим самым безмолвным кивком он подписал Джейбу Торренсу смертный приговор.
Бьюла. Точно то же и я подумала. Они, я так полагаю, вскрыли его... (Берет что-то распробовать со стола.)
Долли. И тут же зашили снова! Вот-вот, так и я слышала.
Бьюла. Оказывается, в этих маслинах косточки.
Долли. А вы что думали — начинка?
Бьюла. У-гу!.. А где сестры Темпл?
Долли. А где бы вы думали?
Бьюла. Шастают, верно, там, наверху. Если Лейди застукает этих двух старых дев, она им скажет пару теплых словечек. С этой итальяночкой шутки плохи!
Долли. Ха-ха-ха, верно. В самую точку попали, милочка... (Выглянув за дверь, провожает взглядом пронесшуюся мимо машину.) До чего ж у них там чудно наверху.
Бьюла. Вы были?
Долли. Была. Да и вы были — я видела вас, Бьюла.
Бьюла. А я и не отпираюсь. Человеку свойственно любопытство.
Долли. Отдельные спальни, и даже не рядом. В разных концах коридора. Грязища, темнота — господи! Знаете, на что мне показалось похоже? На нашу городскую тюрьму! И как только белые люди могут жить в такой конуре! Не понимаю...
Бьюла (со значением). Чего ж удивляться? Ведь Джейб Торренс купил эту женщину.
Долли. Купил?
Бьюла. Да, купил, когда она была еще восемнадцатилетней девчонкой... Он ее купил, и купил по дешевке: как раз перед этим ее... (резко повернув голову, прислушивается к проезжающей мимо машине, затем продолжает) ее бросил Дэвид Катрир, и сердце ее, понимаете ли, было разбито. Мм-ммм, каким он тогда был красавчиком! Они сошлись... ну вот как камень о камень — и вспыхнул огонь! — да, огонь.
Долли. Что?
Бьюла. Огонь! Ха... (Чиркнув спичкой, зажигает один из канделябров.)
Едва слышно начинает играть мандолина.
Долли отходит в глубину сцены, и уже через две-три фразы ощущение беседы между ними исчезает.
Было это давно, еще до того, как вы с Песиком приехали к нам, в Двуречное графство. Да вы, должно быть, слышали... Отец Лейди приехал из Италии и когда появился здесь, у него только и было, что мандолина да обезьянка в зеленом бархатном костюмчике, — ха-ха... Все по кабакам побирался — это еще до сухого закона было, — кто сколько подаст... Звали его просто Итальяшка — имени никто и не знал: Итальяшка и все... ха-ха-ха...