Хотя на самом деле готовиться было не к чему. Ее горничные уже упаковали багаж, и слуги Филиппа, как Ханна была уверена, давно сделали то же самое.
Филипп взглянул на часы.
— Уже пятнадцать минут одиннадцатого.
— Значит, нам нужно обойти зал еще раз и поблагодарить всех за прекрасный вечер.
Они курсировали от одного кружка гостей к другому, выслушивая поздравления и пожелания. Некоторые спрашивали, как же теперь Ханна ощущает себя в качестве королевы.
— Это честь для меня, — был ее ответ.
А также — ужас и полная неуверенность в себе, но об этом она, конечно же, никому не говорила.
Было уже пять минут двенадцатого, когда, попрощавшись с премьер-министром и его супругой, Ханна почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Девушка быстро оглядела зал и встретилась глазами с той самой темноволосой незнакомкой.
В этот раз та смотрела на нее с неприкрытой враждебностью.
Что же Ханна могла сделать такого совершенно неизвестной ей женщине, чтобы заслужить подобную ненависть?
Девушка собралась уже было указать на нее Филиппу, но тот как раз с кем-то разговаривал, и ей не хотелось показаться грубой и прерывать его. Когда же она обернулась, чтобы взглянуть на ту женщину снова, ее уже и след простыл.
Ханна тщетно вертела головой, надеясь отыскать незнакомку в толпе, — та как будто испарилась… Как и в прошлый раз, собственно говоря.
— Что-то не так? — спросил Филипп.
Он смотрел на нее очень внимательно, и Ханна передумала рассказывать ему о странной женщине — что толку, когда той все равно нет рядом? Вместо этого она лишь весело улыбнулась:
— Все в порядке. Просто ищу мою маму, чтобы сказать ей спокойной ночи.
— Тогда давай поищем ее и исчезнем наконец отсюда.
Ханна уверяла себя, что та странная женщина не имеет для нее абсолютно никакого значения. Ее свадьба удалась на славу, и она никому не позволит испортить себе праздник.
И все равно на душе у нее остался неприятный осадок, словно бы напоминание о том что надо быть начеку.
Когда Ханна вернулась в свои комнаты, было пятнадцать минут двенадцатого. Филипп ушел переодеваться, а она при помощи служанок решила выбраться наконец из своего платья, застегнутого на множество маленьких пуговичек вплоть до самого пояса.
Казалось, это займет вечность, но горничные сделали свое дело довольно быстро, и Ханна сразу же их отпустила. Потом она подошла к гардеробу и вытащила оттуда белоснежную шелковую ночнушку, отделанную кружевами. Ткань прохладно заскользила, заструилась по телу, нежно облегая каждый изгиб, каждую округлость.
Так как Филипп любил, когда ее волосы были распущены, Ханна спешно вытащила многочисленные шпильки и заколки и расчесала локоны щеткой, пока они не легли сияющей волной ей на плечи.
Как она и просила, Элизабет украсила комнату свечами, которые стояли где только можно и все уже были зажжены. Когда Ханна выключила свет, эффект получился как раз такой, на какой она и рассчитывала: вся комната была окутана теплым мерцающим светом.
Горничные разобрали постель и оставили на каждой подушке по алой розе. В ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского.
Все было в точности так, как она себе представляла.
— Я смотрю, ты была занята, — сказал Филипп.
Девушка вздрогнула от неожиданности и спешно обернулась. Филипп стоял, опершись о косяк двери, на нем были темные штаны и белая рубашка, расстегнутая на груди.
Она почувствовала себя совершенно голой в своей коротенькой ночной рубашке и едва поборола желание прикрыться руками. Филипп не должен знать, что она так нервничает.
— Я просто не услышала, как ты постучался.
— Это потому, что я не стучал. Надеюсь, ты не возражаешь, раз теперь мы женаты. — Он подошел к ней ближе, окидывая хищным взглядом. — Похоже, на мне одежды слишком много.
Рубашка соскользнула с его плеч и упала на пол. При свете свечей Ханна должна была выглядеть хорошо, но боже, как же хорош сам Филипп!
Одно быстрое движение — и Филипп уже подошел к ней совсем вплотную. Девушка надеялась только, что он не видит, как дрожат у нее руки…
Филипп поддел край кружевной окантовки возле ее груди.
— Очень мило.
Ханна с трудом сглотнула, изо всех сил стараясь расслабиться.
— Нервничаешь? — спросил он.
— Нет, — проговорила она тут же, но ее ответ походил более на писк, чем на нормальный человеческий голос. Девушка прочистила горло и решила признаться: — Ну, чуть-чуть, может быть. А ты?
Он ухмыльнулся и покачал головой. Ну конечно. Он же делал это раньше… Филипп наклонился и поцеловал ее обнаженное плечо.
— Как вкусно ты пахнешь, — прошептал он ей на ухо.
И он тоже… Ей нравились его внешность, его запах, все в нем. Так почему же она не могла заставить себя коснуться своего мужа?
Его руки легли ей на бедра, и девушка напряглась еще сильнее.
— Ханна, расслабься.
Она сделала глубокий вдох и выдох.
— Я не очень хорошо знаю, как себя вести. Это мой первый раз.
Вместо того чтобы расстроиться, что, по ее мнению, должен был сделать Филипп, он улыбнулся. И даже не снисходительно. Так улыбаются, когда любят…
— Просто делай то, что считаешь нужным. Доверься своим инстинктам.
В этом-то как раз и была проблема. Похоже, все ее инстинкты куда-то подевались. Как раз вовремя…
— Для начала можешь дотронуться до меня.
Он взял руку Ханны и приложил к своей груди. Ее ладони было тепло, почти горячо, но Ханна, отчего-то смутившись, не посмела поднять на него глаз.
Филипп продолжал ее целовать, и девушка судорожно вздохнула — то ли от страха, то ли от удовольствия.
— Честно говоря, я не был уверен в том, что ты девственница.
— Не был? — удивилась она.
— После того, что случилось в моей комнате, я засомневался. Мне показалось, что ты достаточно хорошо знаешь, что делаешь. — Он поцеловал жену под подбородком, перешел на шею… Пальцы ласкали сквозь тонкий шелк ее грудь. — Значит, ни один мужчина не касался тебя так?
— Нет.
— Никогда? — промурлыкал он.
Девушка молча покачала головой. По довольной улыбке Филиппа она догадалась: ему нравится, что она принадлежит лишь ему одному. И ей тоже это нравилось…
— И так? — продолжил он свой допрос.
Его ладони полностью легли ей на грудь, и с гy6 Ханны едва не сорвался стон. От его дразнящих прикосновений у нее голова пошла кругом…
Филипп подхватил се на руки и бережно уложил на постель. Потом освободился от одежды и присел сам.