Ничего удивительного, что ей захотелось взять ребенка, оставшегося без матери, и воспитать его как своего, воспитать, как они с Хэмишем могли бы воспитывать своего родного сына. Наследство мертвеца, его сын, пусть не по крови, по имени.
На фронте, когда солдаты вспоминали о доме и о мирном времени, Хэмиш всегда изображал ее заботливой и любящей, он вспоминал ее смех, доверчивость и неизменную нежность, память о которых он пронес с собой через всю войну.
Но Ратлидж увидел в Фионе Макдоналд и другое. У него сформировалось собственное впечатление, на которое не влияли воспоминания Хэмиша.
Он угадал в Фионе большую силу и способность смотреть миру в глаза. Храбрость — и страх. И горячее желание начать новую жизнь на обломках прежней… А теперь у нее отняли и это.
Вдруг Ратлидж понял: Фиона была прямой противоположностью Джин, на которой он сам хотел жениться и которая, как ему казалось, любила его. И впервые с тех пор, как Джин разорвала их помолвку, он понял, что совершенно освободился от ее чар. Как будто с его глаз упала пелена. Ратлидж вдруг осознал, насколько по-разному он и Джин смотрели на жизнь. Она мечтала жить в спокойном, уютном мирке, вращаться в избранном обществе, вызывать восхищение друзей. Муж, который после войны никак не может примириться с самим собой, муж с повредившимся рассудком и неопределенным будущим стал для нее кошмаром.
Фиона Макдоналд знала, что такое любовь и какова ее цена. Она знала, что именно отняла у нее война. Она любила бы Хэмиша, если бы тот вернулся домой израненный, обожженный, без рук и без ног. Она любила бы человека, которым он стал, так же сильно, как того, каким он был.
Она любила бы его даже с психической травмой, мучимого ужасными видениями…
Ратлидж запретил себе продолжать.
Но его одолевали и другие образы: женщины, похожие на Джин, которые приезжали в клиники и с ужасом смотрели на то, что осталось от их мужей или возлюбленных. Однажды он столкнулся с одной такой женщиной в дверях. Она выбегала из палаты, закрыв лицо платком и дрожа от ужаса. А в палате за ее спиной, стиснув кулаки, лежал мужчина с забинтованным лицом. Плакать и кричать он не мог. Были и другие, они с благодарностью принимали искалеченных близких, дорогих им мужчин, искренне считая, что им повезло — ведь те вернулись с войны живыми.
Фиона была в их числе…
Да, она очень храбрая и мужественная. Могла ли она быть убийцей?
Вопрос еще не до конца сформировался у него в голове, но Ратлидж почувствовал негодование. Он не имеет права подозревать Фиону. Он не имеет права предавать Хэмиша и Фиону Макдоналд.
Он запретил себе думать о войне и постарался сосредоточиться на том, что ждет его впереди.
Уехав из горной долины после смерти деда, Фиона отправилась на юг, в Брей.
Почему именно в Брей?
«Потому что там все по-другому, совсем не так, как в горах, — неожиданно ответил Хэмиш. — Там нет воспоминаний. Воспоминаний о деде, обо мне. О братьях, которые тоже погибли».
Ратлидж вспомнил показания, которые зачитывал ему Маккинстри. Когда миссис Дэвисон спросили, не могла ли Фиона ждать ребенка, когда покидала Брей, та недвусмысленно ответила: «Нет, я бы об этом знала… я приглядывала за Фионой — не потому что она, по моему мнению, была из тех, кто легко попадает в беду, но потому что она была одинокой молодой девушкой, которая находилась на моем попечении. Кстати, присматривать за ней было нетрудно — она редко брала выходные и даже по вечерам, когда дети уже спали, чаще всего сидела со мной и что-нибудь шила или читала вслух».
Инспектор Оливер поделился с Ратлиджем своими впечатлениями о миссис Дэвисон:
— Готов присягнуть, что она говорит правду. Как уверяет мой сержант, она прямая и откровенная, даже слишком.
Вполне возможно, миссис Дэвисон говорила правду. Люди часто говорят правду.
Вся правда — дело другое. И здесь многое зависит от того, как следователь берется за дело. Объективно…
Оливер убежден, что Фиона Макдоналд — убийца.
Если она не убийца, откуда у нее ребенок? Вопрос оставался непреодолимой преградой. От ответа на него зависела жизнь Фионы. И Ратлидж собирался найти ответ.
Брей находился к юго-востоку от Глазго, на краю области, которая в прошлом столетии пережила сначала бурный промышленный подъем, а затем такой же бурный спад. Бассейн Клайда превратился в лес сталелитейных заводов, фабрик и шахт. Правда, здешние окрестности никогда не считались живописными. И скромную красоту этих мест давно поглотил прогресс. Ланарк же, наоборот, был симпатичным городком, связанным с шотландским героем Уильямом Уоллесом [5] , именно там Ратлидж решил остановиться для позднего ужина перед тем, как ехать дальше, в Брей.
Но в Брее не оказалось места, где можно было переночевать, и он вынужден был вернуться в Ланарк.
Вернулся он только рано утром, и даже Хэмиш не мог найти ничего привлекательного в простых домах, унылом пейзаже и чувстве, что время не пощадило это селение. Немногочисленные тесные улочки выглядели какими-то… усталыми.
Миссис Дэвисон жила в кирпичном доме, за которым хорошо следили. В свое время, когда промышленные предприятия в этих краях росли как грибы, здесь жил управляющий. На чистых окнах висели занавески, в огороженном садике сбоку еще радовали глаз цветы, а за домом на длинных грядках доспевали овощи. Теперь листва побурела и пожухла, выделялись лишь темно-зеленая свекольная ботва и плотные кочаны капусты в дальнем конце огорода. Дом стоял на краю деревни, в глубине, за низкой кирпичной стеной. На дорожке перед дверью валялись мяч, кукла с фарфоровым личиком, но без платьица и ведерко с камнями.
Хозяйка сама открыла дверь, женщина с добрым лицом, но очень проницательными светло-карими глазами. После того как Ратлидж представился, она оглядела его с головы до ног и сказала:
— Да, я Пенелопа Дэвисон. Я уже беседовала с полицейскими из Данкаррика. Почему в Лондоне вдруг заинтересовались нашими делами? Жаль, что я ничем не могу помочь Фионе… — Миссис Дэвисон чем-то напомнила Ратлиджу леди Мод. Ее отличала та же независимость и отказ преклоняться перед стражами порядка.
— И тем не менее я должен задать вам несколько вопросов.
Миссис Дэвисон со вздохом распахнула дверь пошире, пригласив его войти. Она провела его в гостиную, небольшую, обставленную темной мебелью, в ней стояло довольно много растений в горшках, — все здесь было строго и серьезно. На стене висел в дубовой позолоченной рамке сделанный углем портрет мужчины с тонкими усиками и важным лицом. Рядом с ним красовалась небольшая репродукция в рамке из темного дерева, посвященная юбилею королевы Виктории. Под окном стоял книжный шкаф с застекленными дверцами, в нем выстроились тома, переплетенные в кожу, истертую от частого пользования. Книги были тщательно расставлены по высоте, а не по содержанию. И все же, садясь на стул, указанный хозяйкой, Ратлидж отметил про себя, что в гостиной царила атмосфера спокойствия и уюта.