Огонь ревел, охватив уже два окна, и только по этим огненным контурам можно было опознать помещение, заполненное смогом. Сверху с уханьем падали обгорелые доски, все леса были уже объяты пламенем, рискуя обвалиться в любой момент.
— Куртка! — крикнул Маше Андрей. И она поняла, вновь сняла и накинула ее им на головы. — Правое окно! — хрипло заорал Андрей и, крепко схватив ее за руку, побежал вперед. Добежав до окна, он выбил ногой оставшиеся оконные переплеты, и за секунду до того, как горящие леса обрушились вниз, они прыгнули в проем, как тигры в огненный обруч, и покатились по мерзлому гравию, окружавшему флигель.
Уже снаружи Андрей, не давая Маше ни секунды передышки, потянул ее в парк, под сень деревьев. Они сидели прямо на ледяной листве, кашляя и натужно дыша, и смотрели, как с грохотом распадается надвое крыша флигеля, поднимая в небо тысячи оранжевых искр. И как в наступившей после грохота тишине слышится звук полицейской сирены.
— Красиво, да? — сказала Маша, дрожа все сильнее и глядя на пламя.
Андрей вдруг расслабил кольцо своих рук и, качаясь, встал:
— Черт! Она ж где-то там. Я сейчас…
И пройдя под ее молчаливым взглядом несколько шагов, он вдруг споткнулся и упал на мерзлую землю.
Голова болела, но кровь идти перестала: медики, приехавшие раньше пожарных, перевязали Андрея и вкололи ему что-то: то ли успокоительное, то ли, наоборот, живительное. Внутри «Скорой» было жарко. Врачи настояли, чтобы он разделся, один из них одолжил ему какой-то тулуп. Вскоре в машину влезла Маша, тоже в чужой дубленке, и лицо у нее было покрыто гарью и совсем не радостное.
— Беда, — сказала она. — За флигелем оказалась аккуратно закамуфлированная дыра в заборе. Нашли следы шин — видно, машина стояла там на приколе. Причем не официальная — официально Ниркабов ездил на «Ниссане», а следы от «Жигулей». Наверняка автомобиль куплен за наличные и не на свое имя. В общем, как обычно.
— Света… — начал Андрей, а Маша вдруг широко улыбнулась.
— Теперь хорошая новость. — сказала она. — Пожарные не нашли тела. Очевидно, Бакрин взял Свету с собой.
— Вот упрямый мерзавец! — с облегчением закрыл глаза Андрей. — Не дописал ее, ясен перец. И ведь понимает, что передвигаться с ней живой много опаснее, но не бросил.
— И слава богу, что не бросил. Ты на роль спасателя не годился. А смерть в огне… — Она вздрогнула, повела плечами, освобождаясь от страшного видения. — Думаю, он слишком многое поставил на карту с этой картиной. Ему уже ясно, что подменить он ее не сможет. Но я давно чувствовала, что тут дело не только в одурачивании профанов и деньгах.
— Он хочет нам доказать, что он — лучше, чем Энгр?
Маша грустно улыбнулась:
— Я вообще не уверена, что эта история — про нас. Вполне возможно, к нам она совсем не имеет отношения.
— В смысле? — Андрей слегка потряс головой: больно не было, но в башке стоял легкий, почти приятный туман.
А Маша рассеянно пожала плечами:
— В том смысле, что она может быть глубоко личной.
Например, какие-то старые споры с собой, с собственным эго или подсознательная попытка доказать что-нибудь своей матери или отцу.
Маша устало опустилась на койку рядом с Андреем. Он взял ее за руку:
— Все у нас получится. С кем бы он там ни выяснял отношений, мы теперь точно знаем, что настоящий Бакрин жив-живехонек. И кроме него, у нас имеется еще и созданный им воображаемый персонаж — Ниркабов. Который просуществовал последние двадцать лет во плоти и не мог не наследить. Так что покопаем — хоть какая-нибудь ниточка да вылезет. Главное, чтобы вовремя.
И он ободряюще ей улыбнулся: удар по голове, плюс к приятному туману явно прибавил ему оптимизма.
* * *
Но все оказалось не столь радужно. Квартира Ниркабова: огромный пустой двухэтажный лофт с видом на Москву, абсолютно безликий, будто служило напоминанием о явочных гэбэшных хазах: плоский экран телевизора, кожаный диван, журнальный столик с парой медицинских справочников — все, как на фото в мебельном каталоге. Новая кухня: в шкафах овсянка, макароны, кофе, пара плиток молочного шоколада. В холодильнике — несколько обезжиренных йогуртов, литр молока и бутылка апельсинового сока. Спальня — бежевое белье аккуратно заправлено, белая лаковая мебель. Три ванные комнаты — тоже абсолютно стерильные.
Они перевернули квартиру сверху донизу, залезли в каждый из карманов почти одинакового покроя костюмов, простучали стены. Ничего. Ниркабов был даже не един в двух лицах: он не тянул и на одного среднестатистического гражданина.
Следствие также проверило его деловые сделки — все его бизнес-контакты оказались либо вполне невинными и не имеющими отношения к макабрному [5] хобби, либо вовсе не существующими — как, например, список щедрых спонсоров, с помпой выгравированный на благодарственной доске при входе в дом инвалидов. Андрей только мрачно усмехался, читая фамилии: Хабалов, Недавайко, Жадыбин. Или название предприятий: ЗАО «Тоиди» с намеком на нечто греческое, прочитанное, как и имя Ниркабов, наоборот, таило в себе слово «идиот». ООО «Видорю», предполагало французский менеджмент, а оборачивалось вариацией слова «юродивый». Но, кроме несложной игры ума, следователям тут ничего не светило. Они копали и со стороны прошлого Бакрина.
Так, например, выяснилось, что у тетки Бакрина имелась дача в сорока километрах от Москвы, но отправившись в тот же день по адресу, Андрей обнаружил старое пепелище — то ли местные пьяницы постарались, то ли Бакрин не впервые баловался со спичками. Впрочем, местные подтвердили — пожар старый, ему лет десять минимум. И никаких новых следов: ни в обугленном доме, ни в запущенном саду не наблюдалось. Андрей в раздражении пнул ногой головешку и пошел уж было обратно к припаркованной на поселковой дороге машине, как увидел за забором статную женщину лет пятидесяти в черной дубленке и синем платке в ярких цветах на голове.
— Эй! — помахала она рукой. — Не Васю ищите?
Она чувствовала себя почему-то очень неуютно, находясь в этой квартире. Жили тут теперь три поколения женщин: сама вдова академика, ее дочь и внучка. Все трое сидели сейчас напротив Маши.
Вдова, похожая на старуху из «Пиковой дамы» или вдовствующую императрицу, восседала на инвалидном кресле. Пару лет назад ее, еще совсем не старую женщину, обезножил инсульт.
«Как она при этом умудряется так за собой следить? — спрашивала себя Маша, вглядываясь в тщательно прокрашенную седину, легкий, но явно искусственного происхождения румянец на щеках, аккуратно подведенные глаза с опавшими веками. — Все равно — красавица, — подумала Маша. Или она уже, вслед за Бакриным, научилась видеть красоту в стареющих лицах? — Но, — заметила она себе же, — неприятная красавица». Никак не смягченный смирением подбородок и высоко выщипанные брови. Плед с длинным ворсом покрывал колени и бесполезные ноги. Руки, сомкнутые замком, украшены парой тяжелых колец с резным изумрудом и старыми благородными бриллиантами. На жилистой шее, поверх хорошо сшитого серебристо-голубого пиджака — нитка некрупного, но отличного качества жемчуга.