Он посчитал на пальцах.
— Ну, скажем, девять. Заходил тут главный конюх, проверить все напоследок, как всегда, и все было тихо. Прихожу я сюда, значить, погреться маленько, и выхожу на обход где-то, ну, скажем, в полодиннадцатого. Пошел я вокруг конюшни и вдруг слышу на задах взрыв. Ну, я и побежал туда с Рейнджером, — он кивнул на свою собаку. — А че было делать-то? Это ж само собой...
— Да, конечно, — сказал я. — А где именно на задах?
— Я сперва не разглядел, потому как там темно было и воняло, знаете, гарью, аж в глотке першило, а потом футах в десяти от меня взорвалась вторая. У меня едва барабанные перепонки не полопались!
— Так где все-таки были эти бомбы? — снова спросил я.
— Одна — точнехонько позади навозной кучи. Я потом посветил фонариком и нашел то, что от нее осталось.
— Но вы не все время пользуетесь фонариком?
— В конюшне-то он не нужен. Почти во всех дворах свет есть.
— Угу. Ладно. А вторая где была?
— Под бороной.
Уайкем, как и многие тренеры, время от времени выравнивал свои загоны бороной.
— И что, борона тоже взорвалась? — спросил я, нахмурившись.
— Не, это была не такая бонба.
— А что это была за бомба?
— Она взорвалась под бороной и рассыпалась дождем искр. Золотых таких, мелких и горячих. На меня попало несколько штук. Петарда это была. Я потом нашел пустые коробки. Они малость обгорели, но на них было написано:
«Бонба».
— А сейчас они где?
— Там и лежат, где взорвались. Я их не трогал, только перевернул, чтобы прочесть, что на них написано.
— А как вел себя ваш пес?
Сторож выглядел разочарованным.
— Я его с поводка не спускал. Я его всегда на поводке вожу, как положено. Он испугался — то ли взрывов, то ли искр, то ли вони. Он вроде как приучен не бояться пальбы, но петард он испугался. Гавкал как оглашенный и пытался удрать.
— Он пытался побежать в другую сторону, но вы ему не дали?
— Ну да.
— Возможно, он пытался погнаться за человеком, который застрелил лошадь...
У сторожа отвисла челюсть, потом он опять захлопнул рот. Погладил усы и сделался заметно агрессивнее.
— Он на бонбы гавкал!
Я кивнул. Спорить не имело смысла — все равно теперь уже поздно.
— И вы, наверно, не слышали других звуков, в отдалении... Я имею в виду, вы не слышали выстрела?
— Не, не слышал. У меня в ушах звенело, и Рейнджер рвался с поводка...
— А что вы сделали потом?
— Да ничего, — сказал сторож. — Я подумал, это конюхи развлекаются. Настоящие мартышки... Пошел дальше с обходом, как обычно. И все было в порядке... ну, то есть я ничего такого не приметил.
Я обернулся к Уайкему. Тот мрачно слушал.
— А вы слышали эти взрывы? — спросил я.
— Нет, я спал. — Поколебавшись, он добавил:
— Понимаешь, у меня бессонница... А все эти дни я вообще не мог спать без таблеток. Четыре ночи подряд все было спокойно, и я почти не спал. А вчера как раз принял таблетку...
Я вздохнул. Даже если бы Уайкем и не спал, он бы тоже прибежал на шум, так что ничего бы не изменилось.
— Это вы были здесь в среду, когда на конюшню кто-то забрел? спросил я у сторожа.
— Да, я. Рейнджер скулил, но я никого не нашел.
«Нантерр, — подумал я, — приходил сюда ночью в среду, собираясь снова убить кого-то из лошадей, но собака ему помешала. И две ночи спустя он предпринял отвлекающий маневр...»
Наверно, он был в Аскоте и запомнил Коля. Но я его там не видел. И в Брэдбери тоже. Впрочем, нет ничего удивительного: на ипподроме была толпа народу, а я почти все время был занят... Я посмотрел на Рейнджера.
— Скажите, — спросил я, — когда кто-то приходит — вот, как я, например, — как Рейнджер реагирует?
— Встает, подходит к двери и поскуливает. Он вообще пес тихий. Почти не гавкает. Потому я и понял, что он гавкал на бонбы.
— Скажите, а что вы делаете, когда... э-э... отдыхаете на кухне?
— Чай пью. Перекусываю. Отдыхаю. Читаю чего-нибудь. Телик смотрю. Он снова пригладил усы. Я со своими вопросами ему явно не нравился. — Не дрых я, если вы это имеете в виду!
Именно это я и имел в виду. И скорее всего именно это он и делает время от времени. Впрочем, после четырех долгих холодных ночей, за которые ничего не произошло, это вполне понятно. Хотя и непростительно.
— В выходные, — сказал я Уайкему, — надо удвоить караул. Может, даже утроить. И не только в выходные.
Он кивнул.
— Придется.
— В полицию сообщили?
— Нет еще. Сейчас позвоню. — Он с отвращением взглянул на сторожа.
— Они захотят услышать то, что вы рассказали.
Но сторож встал, заявил, что его дежурство уже час как кончилось, и если полиции он понадобится, пусть ищут его через фирму, а он пошел спать.
Уайкем проводил его тяжелым взглядом и спросил:
— Что за чертовщина творится, Кит? Принцесса знает, кто их всех убил, и ты тоже знаешь. Объясни!
Я подумал, что нечестно ничего ему не говорить, и примерно изложил ситуацию: один человек преследует семью Ролана, чтобы тот подписал контракт.
— Но это же... терроризм! — произнес Уайкем с таким брезгливым видом, словно само существование этого слова его оскорбляло.
— Да, мелкий терроризм, — согласился я.
— Мелкий? — воскликнул Уайкем. — Убить трех великолепных лошадей — это разве мелочь?
Нет, конечно, не мелочь. Мне становилось дурно при одной мысли об этих бессмысленных смертях. С точки зрения мировых масштабов терроризма, это действительно была мелочь, но она росла из той же подлой уверенности, что можно достичь своей цели, убивая невинных.
Я очнулся от своих мыслей.
— Покажите мне, где стоят все лошади принцессы, — попросил я Уайкема. И мы вместе снова вышли на улицу и пошли в обход конюшен.
Денники Каскада и Котопакси по-прежнему оставались пустыми, и других лошадей принцессы в первом дворе не было. Во втором стоял только Коль. В следующем — Хиллсборо и Бернина, и там же, в глубине конюшни, в угловом деннике стоял Кинли.
Примерно треть обитателей конюшни сейчас тренировались на Холмах.
Когда мы выходили из двора Кинли, они как раз возвращались, цокая копытами.
Вся конюшня наполнилась шумом и движением, конюхи спешивались и заводили лошадей в денники, чистили своих подопечных, выгребали навоз, наполняли поилки, набивали кормушки сеном, клали седла рядом с денниками, запирали двери и уходили завтракать. Мы с Уайкемом пробирались через сутолоку.