Старался заглянуть в нутро.
Когда ж не выгорало дело,
Грозился вызвать на бюро!
К полночи доплетясь до дома,
Снопом валился на диван,
Как будто я построил домну
Или собрал подъемный кран.
Оговорюсь на всякий случай:
Я знал проколы и успех.
Да, я инструктор был не лучший,
А все же был не хуже всех!
Как говорится, по другому
Теперь я ведомству служу,
Но в переулок тот, к райкому,
С хорошей грустью захожу.
Здесь все в дыму табачном тонет,
Как прежде, срочных дел – гора.
И, словно взмыленные кони,
Проносятся инструктора.
Мальчишечка звонкоголосый
Кричит, настойчив и ретив:
– Вы не решаете вопросы!
А для чего тогда актив?..
И, трубку положив
сердито,
Он, хмурясь, остужает пыл.
Еще все это не забыто:
И я таким недавно был!
Предполагал успеть повсюду,
А в голосе звенела сталь,
Но я таким уже не буду
– Смешным, напористым…
А жаль.
Природа стирает людские следы,
Как будто прорехи латает:
Пустеют деревни —
дичают сады,
Колодцы травой зарастают.
И, словно обиду на мир затая,
Меж тучами прячется солнце…
А может быть, жизнь,
до кровинки твоя,
Не только тобою живется?
В лесу заплутаешь,
присядешь на пень
И, слушая шорохи, звоны,
Почувствуешь:
ты – лишь узорная тень
Лучами пронизанной кроны…
Март. Ветер.
Я совсем продрог.
Река, замерзшая, прямая,
Течет притоки принимая
Под снегом спрятанных дорог.
Река жива и без воды:
Ее волнуют, морщат, зыбят
Припорошенные следы,
Лыжни,
а с неба сыплет, сыплет…
Мир черно-белый,
смазан, смутен,
Мир снегопадом испещрен,
Мир, словно фильм,
который крутят
С доисторических времен…
…И каким себя умным-разумным ни числи,
Как досаду сомнений в себе ни глуши,
Все равно есть на свете
и чувства, и мысли,
На которые просто не хватит души.
Может, гены не те?
И среда подкачала?
Не дано! И тебя ничего не спасет:
С рук талант не купить.
Не начать жизнь сначала.
Не достичь ослепительных этих высот!
Что ж, смирись и живи.
Есть иные заботы,
Приносящие радость, достаток и честь…
Но, копаясь в земле,
не забудь про высоты —
Те, что не для тебя,
ну а все-таки есть!
Геннадию Игнатову
Дождливый ветер просквозил до дрожи.
Автобус опоздал на целый час.
Чем дальше в жизнь —
тем становлюсь похожей
На вас, мои попутчики,
на вас!
А был когда-то
простодушным богом,
Предполагал весь мир
перевернуть!
Нуждался в малом, рассуждал о многом…
Все так,
должно быть,
начинают путь.
Чем дальше в жизнь,
тем все трудней на деле
По-божьи жить
и думать о святом:
Сначала понял,
что небеспределен,
Что невсесилен —
выяснил потом.
И так живу,
от глупостей опомнясь.
Попутчиками
сдавленный с боков…
Как втиснулись
в окраинный автобус
Полсотни неудавшихся богов?!
Хочу,
чтобы путь мой был долог,
Но каждому —
время свое.
Ах, мой дорогой кардиолог,
Послушайте сердце мое!
Хоть мне далеко до больницы
И с виду я не инвалид,
Но сердце болит и томится,
Томится оно и болит!
– Дышите.
Оденьтесь.
Картина
Болезни понятна:
скорей
Всего, у вас —
тахикардия…
– По-нашему, значит,
хорей! —
Что ж, с веком больным,
суматошным
Ты, сердце, пребудешь в ладах,
Коль бьешься размером двусложным
С ударом
на первых слогах!
Все время спешащий,
беседующий сам с собою,
С тоскою смотрящий
хорошеньким девушкам вслед,
Зашоренный службой,
стреноженный милой семьею —
Таков рядовой современный советский поэт.
Нет! Он, как и был,
выразитель, певец и так дале…
В нем Дантов огонь подугас, но еще не зачах:
Он ищет любовь
в заурядном семейном скандале,
Он душу народа исследует в очередях.
Он пишет о БАМе, о храме,
о старенькой маме,
Про трубопрокатный
и трепетный девичий стан,
Он может всплакнуть
над березкою, ставшей дровами.
Воспеть лесорубов,
перевыполняющих план.
Он пишет в автобусе, в поезде и в самолете,
Использует также
троллейбус, метро и трамвай,
Поэтому эпоса
вы у него не найдете:
Сложил три куплета —
и хватит, приехал, вставай!
Вот так он живет
и прижизненной славы не просит,
Но верит, конечно:
в один из ближайших веков
Прикрепят, быть может,
в автобусе сто сорок восемь
Табличку:
ЗДЕСЬ ЖИЛ И РАБОТАЛ
ПОЭТ ПОЛЯКОВ
Я, наверное, в чем-то,