«Поразительно».

Бребёф предложил ему коньяк и сигару. Коньяк Гамаш взял, а от сигары отказался. Они сидели в кабинете Бребёфа в дружеском молчании, слушали «Радио Кэнада» и женский смех из соседней комнаты и готовились к разговору.

«Ты что-то хотел мне сказать?» Гамаш посмотрел в глаза Бребёфа.

«Когда-нибудь ты все же ошибешься, Арман, – улыбнулся его друг, которого нередко заставала врасплох способность Гамаша читать его мысли. Но как бы там ни было, всё провидеть Гамаш не мог.

«Судя по твоему тону, Мишель, я уже ошибся, и очень сильно. Этот день был и прошел».

«Нет, не прошел».

В этом-то и была загвоздка. И когда молчание снова воцарилось в кабинете Мишеля, Гамаш вдруг увидел всю глубину проблемы. И оценил по достоинству мужество, проявленное его другом, который решился сказать ему об этом.

«Будь осторожен, Арман. Это гораздо серьезнее, чем ты себе представляешь».

«Пожалуй, ты прав», – согласился Гамаш.

И вот теперь суперинтендант Франкер вернул в его команду агента Николь. Конечно, это могло быть чистой случайностью. Возможно, она настолько вывела их всех из себя, что Франкер решил мелко отомстить Гамашу, откомандировав Николь в его подчинение. Да, это было наиболее вероятным объяснением. Маленькая злобная шутка – ничего более.

Глава семнадцатая

– Успех, – сказал Бовуар, входя во временный оперативный штаб и снимая теплую куртку. Он швырнул вязаную шапочку на свой стол. За ней последовали варежки. – Вы были правы. У фотографа сохранились снимки.

– Замечательно. – Гамаш хлопнул его по спине. – Посмотрим.

– Но у него при себе их нет, – сказал Бовуар, словно это было вполне естественно.

– И где же они? – спросил Гамаш чуть упавшим голосом.

– Он отправил пленку в лабораторию в Сен-Ламбер. Почта не курьерская, так что их прибытие ожидается только завтра.

– Прибытие в лабораторию?

– Précisément [63] . – Бовуар чувствовал, что его слова встречены с гораздо меньшим энтузиазмом, чем ему хотелось бы. – Но он говорит, что за кёрлингом и завтраком сделал сотни фотографий.

Бовуар огляделся. Изабель Лакост погрузилась в свой компьютер, агент Иветт Николь сидела в одиночестве на другом конце стола, словно на острове, и смотрела на сушу, каковую являл собой Гамаш.

– Он ничего не видел? – спросил Гамаш.

– Я у него спрашивал. Он заявляет, что, будучи фотографом, целиком сосредоточен на процессе и не обращает внимания на то, что происходит вокруг, а потому был удивлен не меньше других, когда Си-Си приказала долго жить. Но он сказал, что у него было задание фотографировать Си-Си и только Си-Си, так что его объектив был все время направлен на нее.

– Значит, он должен был что-то видеть, – заметил Гамаш.

– Вполне мог видеть, – согласился Бовуар, – но не понимал, что видит. Если бы ее зарезали, огрели дубинкой или принялись душить, то фотограф, вероятно, прореагировал бы, но случившееся было не очень заметным. Си-Си только встала и взялась за стул, стоящий перед ней. В этом не было ничего странного, определенно ничего угрожающего.

Логично.

– Почему она это сделала? – спросил Гамаш. – Но ты верно заметил: никто, скорее всего, и внимания не обратил на то, что случилось. И все же это странно – то, что она сделала. И у нас есть только слово Петрова, что он лишь фотографировал клиента, а не пришиб ее током.

– Я согласен, – сказал Бовуар. Он погрел руки у плиты, а потом потянулся к чайнику. – Этот Петров прямо-таки горел желанием помочь. Может, слишком уж горел.

В мире Бовуара любой человек, проявлявший чересчур большой энтузиазм, сразу же переходил в разряд подозреваемых.

Эмили Лонгпре накрыла стол на троих. Она развернула и разгладила салфетки, хотя это и не требовалось. Но в этом повторяющемся действии было что-то успокаивающее. Матушка еще не пришла, однако ожидалась с минуты на минуту. Часы на кухне показывали, что полуденная медитация Матушки скоро закончится.

Кей легла вздремнуть, но Эм не находила себе покоя. Обычно она сидела спокойно с чашкой чая и читала последний номер «Ла пресс». Но сегодня она протирала от пыли обложки кулинарных книг, поливала цветы в горшках, земля в которых и без того была напитана влагой, – в общем, делала что угодно, лишь бы отвлечься.

Она принялась готовить гороховый суп, поправила косточку окорока в большой кастрюле, чтобы запахи и вкусы лучше смешались. Анри терпеливо сидел у ее ног, не отрывал от нее своих темно-карих глаз, словно одной силой воли хотел переместить косточку из кастрюли в свою страждущую пасть. Он вилял хвостом, глядя, как Эм двигается по кухне, и не упускал случая оказаться у нее на пути.

Пшеничный хлеб можно было ставить в духовку – он поспеет к приходу Матушки.

И действительно, полчаса спустя к дому Эм подъехала машина, Матушка осторожно вышла из машины и сразу же поковыляла по скользкой дорожке. Ее центр тяжести располагался так низко, что Кей нередко говорила: Матушка не сможет упасть, даже если очень захочет. Точно так же, по мнению Кей, не могла Матушка и утонуть. По какой-то причине, недоступной Эм, Кей не уставала говорить о способах, какими Беа может отправиться на встречу с Создателем. Матушка Беа отвечала взаимностью, бесконечно повторяя, что она-то, по крайней мере, с Ним встретится.

Три подружки уселись за удобным кухонным столом с супом и теплым хлебом, на котором таяло масло. Анри попытались выставить из комнаты, но он свернулся под столом, надеясь, что ему достанутся хотя бы крошки.

Десять минут спустя, когда появился Гамаш, еда по-прежнему стояла перед ними, холодная и нетронутая. Если бы Гамаш заглянул в боковое окошко, он увидел бы, как три подруги держатся за руки, закольцевав стол в молитве, которая явно не имеет конца.

– Не беспокойтесь, старший инспектор, – сказала Эм, увидев, как Гамаш оглянулся на оставляемые им снежные следы на плиточном полу прихожей. – Мы с Анри постоянно разносим снег по всему дому.

Она кивнула на шестимесячного щенка немецкой овчарки, который готов был взорваться от счастья. Но он не взрывался, только молотил хвостом, а его задница, хотя технически и оставалась на полу, двигалась с таким неистовством, что Гамаш подумал, как бы от такого трения не образовался огонь.

Гамаш и Бовуар сняли ботинки, их представили всем и им представили всех. Гамаш принес извинения за то, что прервал ланч. Из кухни пахло канадским гороховым супом и свежеиспеченным хлебом.

– Намасте, – сказала матушка, сложив ладони и чуть поклонившись гостю.

– О боже, – простонала Кей. – Ты что, опять?

– Намасте? – переспросил Гамаш.