– Вроде того, как разбить пирамиду в бильярде, – заметил Бовуар и тут же понял по их лицам, что для них в его словах не больше смысла, чем для него в выражении «очистить дом».
– Это очень забавно, – сказала Матушка.
– Знаете, это так забавно, – добавила Эм, – что стало традицией на играх второго рождественского дня. Я убеждена, что большинство приходит, чтобы посмотреть, как Матушка очищает дом.
– Все это очень театрально: камни разлетаются во все стороны, – объяснила Матушка.
– Очень шумно.
– Обычно это знак окончания игры. После этого мы сдаемся, – сказала Эм. – И затем возвращаемся в Легион, чтобы выпить горячего рома на масле.
– Но вчера все пошло по другому сценарию, – заметил Бовуар. – Что случилось вчера?
– Я и не знала, что что-то случилось, пока все не побежали туда, где сидели Кей и Си-Си де Пуатье, – сказала Матушка.
– И я тоже, – подхватила Эм. – Я смотрела, как скользит камень Матушки. Все смотрели. Потом все восторженно закричали и вдруг замолчали. Я подумала…
– О чем вы подумали, мадам? – спросил Гамаш, видя ее посеревшее лицо.
– Она подумала, что я окочурилась, – проворчала Кей. – Разве нет?
Эм кивнула.
– Нет, такого счастья мы не дождемся. Она нас всех переживет, – сказала Матушка. – Ей уже сто сорок пять лет.
– Это цифры моего ай-кью, – объяснила Кей. – Вообще-то мне девяносто два. Матушке семьдесят восемь. Не так уж много людей, чей возраст выше их ай-кью.
– И когда вы поняли, что что-то случилось? – спросил Бовуар у Кей.
Спросил как бы мимоходом, стараясь не показать, что это ключевой вопрос. Ведь перед ними сидел единственный реальный свидетель убийства.
Кей задумалась на секунду, ее маленькое морщинистое лицо стало похоже на миссис Картофельная Голова [67] , залежавшуюся на солнце.
– Женщина, которая умерла, – она до этого сидела на стуле Эм. Мы всегда приносим свои садовые стулья и ставим их близ обогревателя. Люди очень по-доброму к нам относятся – позволяют занять самые теплые места. Кроме этой ужасной женщины…
– Кей, – сказала Эмили с упреком в голосе.
– Она была ужасной, и мы все это знаем. Всегда пыталась всеми командовать, все передвигала, все выставляла по ниточке. Я расставила на столах в Легионе солонки и перечницы, так она их переставила. И всё жаловалась на чай.
– Это был мой чай, – сказала Матушка. – Она никогда не пила натуральный, органический травяной чай, хотя и утверждала, что побывала в Индии.
– Прошу тебя, – взмолилась Эмили. – Ведь эта несчастная умерла.
– Мы с Си-Си сидели рядом, между нами было футов пять. Я уже говорила: было очень холодно, и я надела на себя все, что только можно. Наверно, я вздремнула. Следующее, что я помню: Си-Си стоит у стула Матушки и держится за его спинку, словно собирается поднять и швырнуть. Но она вроде как дрожит. Все вокруг весело кричат и хлопают в ладоши, а я вдруг понимаю, что Си-Си вовсе не веселится – она вопит в голос. Потом она выпускает стул и падает.
– И что сделали вы?
– Я, конечно, встала посмотреть, что случилось. Она лежала на спине, и вокруг стоял странный запах. Я думаю, что позвала на помощь, потому что вокруг внезапно образовалась целая толпа. Тут всем стала командовать Рут Зардо. Она такая властная. Пишет ужасные стихи. Ни одной рифмы. А вот Вордсворта я могу читать в любое время в любых количествах.
– Почему она встала со стула? – поспешно спросил Бовуар, опасаясь, что Кей или Гамаш сейчас начнут цитировать.
– Откуда же мне знать?
– А больше никого рядом со стульями вы не видели? Кто-нибудь над ними не наклонялся, скажем? Может, кто-то пролил что-нибудь?
– Никого я не видела, – твердо сказала Кей.
– Мадам де Пуатье говорила с вами о чем-нибудь? – спросил Гамаш.
Кей ответила, помедлив:
– Ее беспокоил стул Матушки. Что-то в нем ей не нравилось, мне кажется.
– Что? – спросила Матушка. – Ты мне этого не говорила. Что ее могло беспокоить в моем стуле, кроме того факта, что этот стул мой? Она меня преследовала, эта женщина. А теперь она умерла, держась за мой стул.
Цвет лица Матушки сравнялся с цветом ее кафтана, ее голос раздраженно прозвучал в тихой и спокойной атмосфере комнаты. Похоже, она поняла это и взяла себя в руки.
– Что вы имеете в виду, мадам? – спросил Гамаш.
– Вы это о чем?
– Вы сказали, что мадам де Пуатье преследовала вас. Что вы имели в виду?
Матушка посмотрела на Эмили и Кей, словно вдруг испугалась чего-то и растерялась.
– Она хотела сказать, – пришла на помощь подруге Кей, – что Си-Си де Пуатье была глупой, пустой, мстительной женщиной. И получила то, что заслужила.
Агент Робер Лемье оказался в самом чреве управления Квебекской полиции в Монреале – в здании, которое он видел на постерах, призывающих молодежь идти на службу в полицию. Однако сам он никогда здесь прежде не был. На этих постерах он видел также счастливую толпу квебекцев, уважительно стоящих вокруг полицейских в форме. Ничего подобного в реальной жизни не оказалось. Он нашел нужную дверь с написанной по трафарету на матовом стекле фамилией, которую назвал ему старший инспектор Гамаш. Дверь была закрыта.
Лемье постучал и поправил кожаный ремень сумки на плече.
– Venez [68] , – услышал он лающий голос.
Из-за наклонного стола на него смотрел худой лысеющий человек. Комнату освещала единственная лампа, стоявшая на столе. Лемье понятия не имел о размерах комнаты – крохотная она или громадная, хотя предположения на этот счет у него были. Его вдруг одолел приступ клаустрофобии.
– Вы Лемье?
– Да, сэр. Меня прислал старший инспектор Гамаш.
Он сделал еще шаг в комнату с ее запахом формальдегида и напористым хозяином.
– Я знаю. Иначе бы я вас не принял. Я занят. Давайте мне, что у вас есть.
Лемье порылся в сумке и вытащил из нее фотографию грязной руки Эль.
– И что?
– Вот здесь, видите? – Лемье показал пальцем на середину ладони.
– Вы имеете в виду эти кровавые пятна?
Лемье кивнул, пытаясь напустить на себя властный вид и молясь Богу, чтобы этот человек не спросил, для чего он это делает.
– Я понимаю, что он имеет в виду. Крайне необычно. Что ж, скажите старшему инспектору: как только, так сразу. А теперь уходите.