– Когда вы встречались в последний раз? – спросил Бовуар.
– Утром в день ее смерти. – Ему потребовалось усилие воли, чтобы оторвать глаза от Гамаша и перевести на другого полицейского, который сидел, внимательно слушая, на соседнем стуле. – Она приехала ко мне, и мы занимались любовью. Между нами были только физические отношения, ничего более. Я был ей безразличен, а она – мне.
Вот оно. Пустяшная, никчемная связь. Он выдохнул, ему уже стало легче.
– Она не говорила вам, почему купила здесь дом? – спросил Бовуар.
– В Трех Соснах? Нет. Я сам себе задавал этот вопрос. Но она ничего не делала просто так, а если что делала, то ради денег.
– Вы считаете, что ее в этом случае мотивировали деньги?
– Так было всегда. Даже в наших отношениях. Я не настолько глуп, чтобы считать, что она спала со мной ради удовольствия. Ей нужен был фотограф подешевле. Так она со мной и расплачивалась.
Его вдруг охватил стыд. Он не мог поверить своим словам. Неужели, выставляя счета, он делал для Си-Си скидку в обмен на секс?
– Может быть, я ошибаюсь, но у меня создалось впечатление, что Си-Си купила здесь дом, потому что для нее был в этом какой-то смысл. И я говорю не о душевном покое и тишине. Насколько я знаю Си-Си де Пуатье, она любила только деньги. И престиж.
– Расскажите, чем вы были заняты в день ее смерти, – сказал Бовуар.
– Я встал около семи, растопил камин, сварил кофе и стал ждать. Я знал, что она появится, – и точно, около восьми часов она появилась. Мы почти не говорили. Я спросил у нее про Рождество, она в ответ пожала плечами. Мне жаль ее дочь. Это ужас – иметь такую мать. От меня она ушла час спустя. Мы договорились встретиться за завтраком.
– А когда она решила пойти?
– Не понял вашего вопроса.
– Она решила отправиться на завтрак и кёрлинг в последнюю минуту или заранее?
– Заранее. Я сказал ей, что намечается такое событие, но она уже знала. Такой же матч проводился и год назад, когда она только купила этот дом. Он просила меня сделать ее фотографии в окружении простых жителей деревни – это ее слова, не мои. Я поехал на завтрак. Отснял там несколько пленок, потом мы поехали на кёрлинг. Холодища была жуткая. Моя камера практически замерзла. Пришлось засунуть ее под мышку, чтобы отогреть. Я все время перемещался, чтобы делать снимки с разных ракурсов. Си-Си была не очень фотогенична, поэтому было важно поймать правильное освещение, точный угол и чтобы в кадр попало еще что-нибудь любопытное. Старушка, сидевшая рядом с ней, была великолепна. Характер просто на лице написан. А то, как она смотрела на Си-Си, – вообще фантастика. – Петров рухнул на стул и рассмеялся, вспомнив о том, как Кей смотрела на Си-Си – будто та блевотина ее собаки. – Она то и дело просила Си-Си сидеть тихо, сидеть тихо. Си-Си мало кого слушает. Я вообще не видел, чтобы она кого-то слушала. Но эта старушка умела на нее влиять. Да и на меня она бы тоже могла повлиять. Страшная, как черт. И Си-Си, конечно, сидела тихо. Почти. По крайней мере, это облегчало мою работу.
– А почему Кей Томпсон просила Си-Си сидеть тихо? – спросил старший инспектор Гамаш.
– Си-Си по характеру была женщиной нервной. Всегда вскакивала, чтобы поставить пепельницу на место, выровнять картину или лампу. Все ей казалось не на месте. Я думаю, старушку это наконец достало. Судя по ее виду, она была готова наброситься на Си-Си и убить.
Гамаш понимал, что это всего лишь фигура речи, а Петров даже не обратил внимания на то, что сказал.
– Сегодня утром мы получили ваши пленки из лаборатории, – сказал Бовуар.
Он подошел к столу и разложил фотографии. Петров и все остальные подошли к нему. На столе лежали застывшие мгновения. Последние минуты Си-Си и немного после.
– Не замечаете ничего необычного? – спросил Бовуар.
Петров какое-то время разглядывал фотографии, потом отрицательно покачал головой:
– Именно так я, кажется, все и помню.
– Ничего не отсутствует? Ну, например, целый ряд фотографий между этой и этой? От живой Си-Си до Си-Си мертвой. Момент убийства полностью отсутствует.
Голос Бовуара зазвучал громче. В отличие от Гамаша, который мог сидеть и беседовать с подозреваемым весь день, надеясь, что тот рано или поздно расколется, Бовуар был уверен, что единственный способ обращения с подозреваемым состоит в том, чтобы показать, кто здесь главный.
– Я думаю, в этот момент у меня замерзла камера, – сказал Петров, пытаясь скрыть страх, не впасть в раздражительность и жалость к себе, которые были его непременными спутниками все то время, что он провел с Си-Си.
– Это удобно, – заметил Бовуар и с силой втянул воздух. – А может быть, я только что вдохнул запах кассеты, содержавшей разгадку убийства? Что скажете? Вы сожгли ту самую пленку, на которой было запечатлено, как убили Си-Си?
– Зачем мне это делать? Если бы у меня была пленка, на которой заснято, как убили Си-Си, это доказывало бы, что убийца не я. Разве нет?
Этот убийственный аргумент заставил Бовуара замолчать.
– Я отдал вам все пленки, отснятые в тот день. Я вам клянусь.
Бовуар прищурился, глядя на невысокого Петрова, который явно трусил. «Он совершил какую-то пакость, я это знаю», – подумал Бовуар. Но как его поймать, он пока не знал.
Полицейские вышли из дома. Бовуар тяжело шагал к машине, Лемье шел следом за ним, опасаясь стать объектом не нашедшего выхода раздражения инспектора. Гамаш остановился на крыльце, прищурился на солнце. Его ноздри ощущали холод.
– Здесь хорошо. Считайте, что вам повезло. – Гамаш снял перчатку и протянул Петрову руку.
Сол Петров пожал ее, почувствовал тепло человеческого контакта. Он столько времени провел с Си-Си, что почти забыл: большинство людей генерируют тепло.
– Не делайте глупостей, мистер Петров.
– Я сказал вам правду, старший инспектор.
– Надеюсь, сэр.
Гамаш улыбнулся и быстро пошел к машине – его лицо сразу же начал схватывать мороз. Петров вернулся в теплую гостиную, проводил взглядом машину, которая исчезла за углом, потом снова посмотрел на яркий новый мир, спрашивая себя, как же можно было быть таким глупцом. Он порылся в ящиках, нашел ручку и чистую рождественскую открытку. Написав короткое послание, он отправился в Сен-Реми на поиски почтового ящика.
– Останови-ка машину, – сказал Гамаш.
Бовуар нажал на тормоза и посмотрел на шефа. Гамаш сидел на пассажирском сиденье и глядел в окно, чуть шевеля губами и прищурившись. Через минуту он закрыл глаза, улыбнулся и покачал головой:
– Мне нужно поговорить с Кей Томпсон. Завези-ка меня в Уильямсбург, а сам возвращайся в Три Сосны, возьми «Лев зимой» и отвези Кларе Морроу. Попроси ее – пусть скажет, что у нее на уме. Она поймет.