Бовуар развернул машину к Уильямсбургу.
Гамаш только что сообразил, что имела в виду Клара во время их оборвавшегося разговора, и если она права, то это многое может объяснить.
– «В жопу папу римского?»
Гамаш и мысли не мог допустить, что когда-нибудь произнесет такие слова, даже в форме вопроса. Особенно в форме вопроса.
– Они так говорили.
Кей посмотрела на него своими голубыми проницательными глазами, однако теперь в них появилось какое-то новое выражение. Усталость. Рядом с ней на диване сидела с прямой спиной Эмили Лонгпре и внимательно слушала, глядя на свою подругу.
– Почему? – спросила его Кей.
Он, конечно, постоянно задавал себе этот вопрос, а вот теперь кто-то задавал этот вопрос ему. У него возникло впечатление, что он чего-то не понимает, что какой-то подтекст остается недоступным ему.
Он задумался на мгновение, глядя в панорамное окно ее скромной комнаты в доме престарелых. Из окна открывался чудесный вид на Лак-Брюм. Солнце клонилось к закату, и длинные тени гор лежали на озере так, что часть его ослепляла ярким светом, а другая часть лежала в темноте, словно инь и ян. Постепенно резкость теневых переходов исчезала, и он увидел мальчишек в траншее с глазами, полными ужаса. Им приказали сделать немыслимое, и они немыслимым образом собирались сделать это.
– Не могу понять. Они думали, что слова могут убивать, – неторопливо произнес Гамаш, размышляя вслух при виде этих беззащитных, беззащитно юных мальчишек, готовящихся к смерти.
Что может подвигнуть на такое? Смог бы он? Одно дело – не задумываясь ввязаться в какое-то опасное предприятие, и совсем другое – ждать, и ждать, и ждать, зная, что тебе предстоит. И в конечном счете сделать это. Без всякой цели. Ничего этим не достигнув.
– Это смешно. Сколько бы ты ни кричал «В жопу папу римского», ты этим не убьешь ни одного немца. Что человек использует в качестве оружия? Что вы делаете, когда убийца стреляет в вас? Бежите следом за ним с криком «Tabernacle!», «Sacré!», «Chalice!»? Я надеюсь, что никогда не попаду в такую ситуацию с вами. Merde [83] .
Гамаш рассмеялся. Его проницательный комментарий не произвел никакого впечатления. И она, вероятно, была права. Он никак не мог понять, почему молодые люди на Сомме кричали эти слова.
– У меня есть фотографии, и я хочу, чтобы вы обе их посмотрели.
Он разложил фотографии Сола на столе.
– Кто это? – спросила Кей.
– Это ты, ma belle, – ответила Эмили.
– Ты шутишь? Я тут похожа на картофелину в корзинке с грязным бельем.
– Кажется, на нескольких фотографиях вы разговариваете с Си-Си, – сказал Гамаш. – О чем вы с ней говорили?
– Вероятно, говорила ей, чтобы она сидела спокойно. Она все время ерзала. Это меня очень раздражало.
– И она вас послушалась? Почему?
– Все слушаются Кей, – улыбнулась Эм. – Она по характеру лидер, как и ее отец.
Гамаш подумал, что это не совсем так. Он подумал, что из трех подружек настоящим, хотя и самым тихим лидером является Эмили Лонгпре.
– Наша Кей несколько десятилетий лично возглавляла лесопилку Томпсона на Мон-Эко. Готовила целые бригады людей, живших в горах, и управляла ими. И они ею восторгались. У нее было самое успешное предприятие по лесозаготовкам в округе.
– Если мне раз в неделю удавалось загнать какого-нибудь деревенщину в щелочную баню, то уж урезонить Си-Си мне по силам, – сказал Кей. – Никогда не любила таких дерганых людей.
– Мы считаем, что де Пуатье – это не настоящая ее фамилия, – сказал Гамаш, пытаясь понять ее реакцию. Однако обе женщины продолжали разглядывать фотографии. – Мы думаем, что ее мать происходит из Трех Сосен и Си-Си именно поэтому приехала сюда. Чтобы найти мать.
– Бедное дитятко, – сказала Эм, по-прежнему не поднимая глаз. Неужели она намеренно избегала встречаться с ним глазами? – И она это сделала?
– Нашла ли свою мать? – спросил Гамаш. – Не знаю. Но нам известно, что фамилия ее матери начиналась с буквы «эль». Вы не знаете такую?
– Вот здесь есть одна, – сказала Эмили. – Одна женщина по имени Лонгпре.
Кей расхохоталась:
– Бросьте, старший инспектор. Вы же не можете всерьез подозревать Эм? Неужели вы думаете, что она могла бросить ребенка? Она на это способна не больше, чем выиграть матч по кёрлингу. Тут она вне подозрений.
– Спасибо, дорогая.
– Кто-нибудь еще? – спросил он.
Последовала пауза, и наконец обе женщины отрицательно покачали головами. Гамаш знал: они что-то скрывают. Иначе и быть не могло. Они жили в Трех Соснах, когда здесь жила и мать Си-Си, а в пятидесятые годы в маленькой квебекской деревне беременная девица не могла бы остаться незамеченной.
– Позвольте подвезти вас до дома? – спросила Эм после долгой, неловкой паузы.
Гамаш стал собирать фотографии, и тут его взгляд уловил кое-что. Кей смотрела практически прямо на Си-Си, а Си-Си – на пустой стул перед ней, словно ей отчаянно хотелось пересесть на него. И тут он понял, как убийца сделал это.
Клара и Питер Морроу включили телевизор и видеомагнитофон, а Бовуар засунул кассету в кассетоприемник.
Он не ждал от этого ничего хорошего. Два часа какого-то тягомотного английского кино, где все будут только говорить, говорить, говорить. Никаких взрывов. Никакого секса. Он подумал, что предпочел бы снова заболеть гриппом, чем смотреть «Лев зимой». Агент Лемье рядом с ним на диване был в восторге.
Детишки.
Эмили Лонгпре высадила Гамаша, как он и просил, у старого дома Хадли.
– Вас подождать?
– Нет, мадам, mais vous êtes très gentille [84] . Прогулка пойдет мне только на пользу.
– Вечер холодный, старший инспектор. А будет еще холоднее. – Она показала на щиток приборов, где были часы и термометр.
Температура упала уже до минус пятнадцати по Цельсию, а солнце только-только село. Была половина пятого.
– Я никогда не любила этот дом, – сказала Эм, глядя на башни и темные окна.
Впереди светилась деревня Три Сосны, привлекала теплом и сиянием, обещанием хорошей компании и аперитива у веселого огонька. Гамаш распахнул дверь машины, которая протестующе заскрипела промерзшими петлями. Он проводил взглядом машину Эмили, исчезнувшую за невысоким гребнем холма в деревне, и повернулся к дому. В гостиной горел свет, а когда он позвонил, свет зажегся и в холле.