– Бог мой, неужели все еще тянется дело Арно? Это невероятно!

Он почувствовал, как в нем нарастает гнев и к горлу подступает тошнота. Такие ощущения одолевали его всякий раз, когда он думал о Пьере Арно и о том, что тот сделал. Сделал другим людям. Квебекской полиции. Гамашу. Но все это наверняка осталось в прошлом. И не может иметь никакого отношения к Николь. Или может?

– Скажите мне, – потребовал Бовуар. – Ну же! – почти прокричал он. Поймав себя на этом, оглянулся, не слышал ли его кто, и понизил голос до настойчивого рыка: – Вы не можете скрывать это от меня. Не можете брать все на себя. Вы сделали это в первый раз – и Арно чуть вас не убил. Что может связывать Николь и Арно?

– Оставь это, Жан Ги. – Гамаш похлопал Бовуара по руке. – Никакой связи здесь нет. Просто я отношусь к ней с настороженностью, только и всего. Николь, безусловно, ведет себя достойнее, чем в прошлый раз. Может быть, я слишком строг к ней.

Бовуар смотрел на него несколько мгновений.

– Ерунда. Не морочьте мне голову. Что вы думаете на самом деле?

– Это всего лишь ощущение.

Гамаш иронически улыбнулся, ожидая, когда Бовуар закатит глаза.

– Ваши ощущения не всегда вас обманывают.

– Иногда случается, что и не обманывают, да? Нет, Жан Ги, ничего серьезного.

Гамаш пригубил вино, спрашивая себя, не стал ли он циником, когда решил, что люди не могут меняться и не меняются. У него было достаточно свидетельств того, что агент Иветт Николь избавилась от своей самоуверенности, оставив в прошлом этот огромный обрубок себя. Со дня своего возвращения она постоянно доказывала, что способна подчиняться приказам, способна выслушивать советы и критику. Она много работала и проявила себя человеком инициативным, она проделала хорошую работу по Кри. И даже за свой счет остановилась в гостинице.

Воистину это была новая Николь.

Так почему же он не доверял ей?

Гамаш откинулся на спинку стула и дал знак Оливье, потом обратился к Бовуару:

– Прими мои извинения. Я не должен был отменять твою команду. Позволь предложить тебе коньяк?

Бовуар почувствовал, что это взятка, но принял ее. Оливье принес янтарный напиток в пузатых бокалах, и они принялись обсуждать дело – говорили обо всем, но думали только об одном. Об агенте Иветт Николь.

Глава тридцать первая

Тревогу подняли в два тридцать ночи. Сирена завыла в стылом воздухе, в каждом доме деревни, звук проникал сквозь стены из плиточника и цемента, через плотный слой изоляции и вагонки, разрушая сладкие сны, беспокойные сны и возвещая о кошмаре.

Пожар.

Гамаш выпрыгнул из кровати. За воем сирены он слышал быстрые шаги, крики, звонки телефона. Он накинул на себя халат, выглянул в коридор и увидел чьи-то смутные очертания в темноте.

Бовуар.

Снизу донесся женский голос, высокий, сдавленный:

– Что это? Что происходит?

Гамаш быстро спустился по лестнице, Бовуар молча последовал за ним.

– Я не чую запаха дыма, – сказал Гамаш, увидев Николь, которая стояла в дверях своего номера в розовой фланелевой пижаме. Она застыла в напряженном ожидании, широко раскрыв глаза. – Идите за мной. – Голос его звучал ровно и сдержанно.

Николь почувствовала, что снова может дышать.

Спустившись, они услышали голоса Габри и Оливье, перекрикивающихся между собой.

– Это на Старой почтовой дороге. У Рут есть адрес, – прокричал Оливье. – Я еду туда.

– Постойте, – сказал Гамаш. – Что случилось?

Оливье замер на месте, словно увидел призрака.

– Bon Dieu. Я забыл, что вы здесь. Случился пожар. Заработала сирена пожарной станции, созывая всех добровольцев. Рут позвонила мне и сказала, где пожар. Я водитель пожарной машины. Она едет туда с Габри.

Из тьмы коридора появился Габри в защитной камуфляжной одежде со светоотражательными полосками на рукавах, ногах и груди, с черной каской под мышкой.

– Я ушел.

Он поцеловал Оливье в губы, сжал его руку и выбежал на жгучий мороз.

– Чем мы можем помочь? – спросил Бовуар.

– Наденьте все самое теплое и приходите ко мне на старый железнодорожный вокзал.

Оливье, не оглядываясь, исчез в ночи, полы его куртки развевались на бегу. В домах по всей деревне зажигался свет.

Они втроем бросились вверх по лестнице и через считаные минуты снова собрались у выходной двери. Бовуар бежал по деревенской площади, еле дыша из-за мороза. С каждым вдохом его ноздри почти смыкались от холода, а воздух был как ледяные иголки, которые вонзались во все его полости, отдаваясь болью в голове; глаза у него слезились, и слезы замерзали на щеках. Они преодолели всего полпути до вокзала, а он уже почти ничего не видел. «И надо же, чтобы пожар случился именно в такую ночь», – подумал он, через силу держа глаза открытыми и стараясь дышать ровнее. Холод уже проник внутрь его тела, словно он был обнажен, а его джинсы, свитера и теплая одежда ничем не могли помочь против этого варварского мороза. Рядом с ним, кашляя, бежали Николь и Гамаш и тоже дышали, как два паровоза. Они будто вдыхали кислоту.

Они пробежали около половины пути, когда сирена замолкла. Бовуар не знал, что хуже: вой сирены или вой земли под ногами, словно она взвывала от боли с каждым шагом, который они делали. В темноте он слышал невидимых жителей деревни – они кашляли, спотыкались, неслись, словно пехота навстречу бог знает какому аду.

Три Сосны были мобилизованы.

– Наденьте это. – Оливье показал на противопожарную одежду, аккуратно развешенную в открытых шкафчиках.

Они втроем подчинились. Вскоре пожарная часть заполнилась другими добровольцами. Явились Морроу, Мирна, месье Беливо и еще с дюжину других жителей. Все они быстро и без паники оделись в защитную одежду и разобрали оборудование.

– Эм запустила цепочку обзвона, автобусы прогреваются, – доложила Клара, и Оливье одобрительно кивнул.

С мрачными лицами стояли они у стены, глядя на громадную карту кантона.

– Пожар вот здесь. По старой почтовой дороге в направлении Сен-Реми. Километра через четыре здесь есть поворот налево. Рю Триорн, 17. Около километра направо. Едем. Вы со мной.

Он дал знак Гамашу и остальным, и все двинулись к пожарной машине.

– Это дом Петрова. Я уверен, – сказал Бовуар, садясь в машину рядом с Гамашем.

Николь втиснулась на место сзади.

– Что? – спросил Оливье, направляя огромный грузовик на Старую почтовую дорогу во главе остальных машин.

– Господи, а ведь ты прав. – Гамаш обратился к Оливье, перекрикивая шум: – В доме есть один человек. Его зовут Сол Петров. Тревога не могла быть ложной?