— Ни.

— А где вот тут — налево было: склады и переулок — к электричке?

Обе женщины фыркнули.

Турецкий указал на кладбище за своей спиной.

— Истряковское кладбище?

— Манихинское лесничество!

— А впереди огни: Москва или Балашиха?

— Це ж Киив.

— Киев?

— Та-а.

— Ну вот. Спасибо…

13

Казалось, что самолет, выполняющий рейс Киев — Москва, не летел, а висел неподвижно над толстым слоем плотной облачности, освещенной ослепительно ярким, только что вставшим солнцем.

Всю эту ночь в аэропорту Киева; в ожидании начала регистрации рейса на Москву, Турецкий провел на ногах, не сомкнув глаз. Он сидел и думал, ходил и думал, жевал плоские пирожки в буфете, непонятно с чем, — и думал, думал, думал…

Ситуация, в которую он попал, приобрела, не без его усилий, весьма и весьма противоречивую окраску.

Он принял без рассуждений на веру эту дикую, ирреальную историю о появлении выходцев с того света. Он принял ее на веру по двум причинам: во-первых, ничего иного ему не оставалось, он был бессилен спасти Настеньку обычными, принятыми в реальной жизни методами — ведь там, где медицина бессильна, что может противопоставить смертельной болезни следователь по особо важным делам? Словом, терять вчера было, в сущности, нечего — почему бы и не сыграть-то было? И он сыграл. Ва-банк. Он не проиграл, безусловно. Но выиграл ли?

С другой стороны, он пошел на эту беседу с покойным А. Н. Грамовым не без расчета проверить шальную гипотезу, подаренную ему. Мариной.

Да, находясь в гостях у Сергея, он видел призрак собственными глазами, видел. Потом форточка, которая внезапно распахнулась. И электроника, отказавшая вдруг. Все это, конечно, было. И было достаточно убедительно. Но! То даже, что ты, лично ты, видел своими собственными глазами, все это всего лишь… может быть… Бывают и галлюцинации, верно ведь? Форточка и внезапная поломка двухкассетника— все это вроде бы объективные, проверяемые факты? Ничуть! Они как раз могут быть просто случайными. Хотя при вечернем разговоре с Мариной тоже внезапно окно распахнулось. Случайное совпадение. Что в жизни не бывает? Бывает все. И все — ну как нарочно!

Все это были не факты, а лишь фактики, «косвенные улики», которые он, возможно, действительно наблюдал или которые просто ему примерещились. Пусть. Пусть также ему привиделся весь разговор на кладбище. Допустим. Был напряжен, подавлен — галлюцинации… Хотя какие ж к черту галлюцинации?! С чего? Каким образом?! Неясно совершенно. Но пусты Допустим, примерещилось.

Внезапное смертельное заболевание Настеньки и разговор с врачом — вот первый факт, который трудно опровергнуть. Он зарегистрирован документально. Но в чем здесь фокус? Это тоже ведь не доказательство, по сути. Ну пусть, допустим, врач сказал: такого резкого, внезапного развития болезни не бывает. А много он знает, врач? Кто знал, допустим, двадцать лет тому назад о СПИДе? Никто не знал, не ведал ничего. Но СПИД реальность? Безусловно. Выходит, и болезнь Настеньки доказывает ой немногое-

Единственное — этот перенос в пространстве— мгновенный, на полтыщи километров? Он тоже может быть документально подтвержден: он в Киеве. Имеет на руках билет в Москву. Зарегистрируется в списке пассажиров. Все это проверяется — не галлюцинация ли? Что это, как не доказательство? Зачем еще понадобилось бы духам перенести его сюда? Одна лишь цель: наглядно убедить. Нос утереть. Ему, Турецкому. И подчеркнуть, что, заключив с ними договор — а разговор на кладбище конечно же носил характер договора и имел силу договора… Так вот, они перенесли его в Киев, просто чтобы подчеркнуть: договор, схожий с продажей души дьяволу, вполне серьезен, и если он попытается вильнуть, сойти с предложенной им же самим стези, то они ему… Тут же, конечно! Мало не покажется.

— Произвел посадку рейс 4361, следовавший по маршруту Киев — Москва…

Во Внуково Турецкого встречали Марина, вполне здоровая Настя и вполне довольный жизнью Рагдай.

Естественно, Марине он позвонил еще вчера вечером из Киева прямо в реанимационный блок инфекционного отделения Первой Градской. Учитывая экстраординарность ситуации, ее позвали к служебному телефону.

Рагдай же сам нашел дорогу от Истряковского кладбища до инфекционного отделения Первой Градской, что, впрочем, даже учитывая его необыкновенный для обычной собаки ум, являлось странным, весьма примечательным фактом: ведь собаки, как говорят канадские индейцы, не чуют банши. Как пес нашел дорогу? И почему в больницу? У него не спросишь…

Мимо такси мелькали ели и березы. Всем было хорошо. Рагдай извертелся на заднем сиденье, — не мог нарадоваться тому, что хозяин вернулся.

— Ох, до чего же Рагдай вас любит! — восхитилась Настя. — Вы его маленьким взяли?

— Нет. Мы познакомились, когда ему было три года. Он жил сначала у других хозяев, заболел чумкой, — и они привезли его усыплять. А я случайно, по службе, оказался в ветеринарной лечебнице, ну и забрал его— из пакости. И удалось — выходил! Хотя это чудо, конечно.

Настя обняла собаку за шею, прижала к себе.

— Зря я об этом, — мелькнуло в мозгу у Турецкого. — Мне теперь надо запомнить, зарубить себе на носу, что я всегда проходил мимо больных животных, мимо птиц с перебитыми крыльями. Надо внимательно следить за своим языком. Слава Богу, что мыслей они не читают.

Дома у Марины был уже приготовлен роскошный обед.

— Понимаешь, то, что случилось, конечно, вообще говоря, чудо. Ошиблись с диагнозом. Просто температура подскочила у нее— вот и все. Так бывает. А напугали— до смерти. Ты же знаешь наших врачей: безграмотны, а может, и выпивши был на дежурстве — вполне допускаю.

— Да, медицина у нас не ах, — согласился Турецкий. — Как, знаешь, врач приходит после операции к больному и говорит: «У меня для вас две новости — хорошая и плохая. С какой начинать?» — «С плохой, доктор». — «Ну хорошо. Мы вам вчера по ошибке отрезали здоровую ногу вместо больной и теперь, через пару недель, нам придется вам отрезать другую ногу, теперь уже точно больную…» — «А хорошая новость какая?» — «А хорошая новость состоит в том, что вот этот сосед ваш, с соседней койки, которому мы ампутировали руки, согласился купить ваши ботинки…»

— А ты чего в Киев летал?

— Да так… Святым мощам поклониться.

— Понятно. А я как узнала, что температура упала, что никакой не дифтерит, выписывают— тут же, лишь избавиться бы… Господи! — Марина прослезилась. — Не дай Бог, конечно, такое еще пережить.

— Да, — задумчиво кивнул Турецкий, — жизнь прекрасна и удивительна…

Сказал и вздрогнул, вспомнив.

— Ты что?! — испугалась Марина.

— Да вот опять лицо дергаться начало. Тик.

Марина отвернулась к плите, снимая кофейник, поставила его на стол.