— Уже к утру идет, Ефимыч. Мне пора отсюда смыться.
— Да, — кивнул головой Ефимыч, к пяти утра уставший от праздника донельзя. — Ступай себе с Богом. И заходи почаще в наступившем-то.
— Мне переодеться бы.
— А, да! — встрепенулся уснувший было Ефимыч. — Ща подберем тебе костюмчик. Жмуриков много как раз у меня. Пойдем. — Ефимыч встал и, покачиваясь, потянул Турецкого в «морозилку». — Видишь, вчера с утра, специально будто, ТУ-154 из Иркутска гробанулся возле Ступино, не долетел, зараза. Есть из чего выбрать, есть. Ну, рвань, горелое, в крови — нам это ни к чему, допустим, а мы найдем сейчас приличный «секонд хенд» тебе.
Даже видавшего виды Турецкого покоробило от такой кощунственной бесцеремонности.
. — Ну, что встал, застеснялся? Как барышня кисейная. Им шмотки ни к чему уже. Все. Новый год прошел, они уж отплясались. Вот, форму хочешь, «Аэрофлот», как раз размер твой, целенький. Наверно, был бортинженер в хвосте, пытался к дв игу нам пролезть, в шинели… И уцелел поэтому — полголовы снесло всего, а так — как молодой.
Турецкий знал по службе, что человек, одетый в форму, меньше запоминается, труднее узнается. Форма маскирует, отвлекая на себя внимание.
— Давай, что ж делать?
— Конечно, делать нечего. Не те мы люди, Сашка, чтобы выбирать, кобениться. На, примеряй!
— Тебе не всыпят за такое?
— За что ж?
— Ну, вроде мародерства.
— Какое ж это мародерство? Необходимость жизненная…
— А спросят утром, труп куда ты дел?
— Труп вот, на месте!
— Да нет, мой труп.
— А, твой? Ну вот бортинженер и будет труп твой. Какая разница?
— То есть как какая?
— Ты просто будто бы с Луны свалился… У нас давно все вперемешку. Вот, видишь, после катастрофы на седьмом столе кусок покрышки, колеса переднего, все обгоревшее, в крови и волосы внутри прилипли… А по бумагам стол седьмой — так это некто Буров, Валентин Андреевич. Похож, ты как считаешь? Им все равно, все в цинк пойдут. А шмотки, что получше, на Тишинку. А деньги, кольца, зубы золотые уже давно на месте, там, в лесу, разворовали. Брось!
Грамов повернулся к вошедшему Зурабу.
— Его там нет, — доложил Зураб. — Он смылся из психушки.
— Так. Это осложнение. Как Афанасьевич, свободен сейчас, не занят?
— Он попросил меня как раз вас пригласить.
— Ну что, Алеша, — говорил тебе, — тогда же, сразу надо было дожимать. А вот теперь на: смылся. Где его ловить теперь?
— Ты точно знаешь; что он сам ушел, не МБ ли его сгребло?
— Нет, исключено. — Сергей Афанасьевич покачал головой. — Я связывался с Леней Шабашиным… Он говорит, Кассарин, после срыва с Меркуловым, совсем ушел в «подполье», глухо заблокировался. Домой не ездит. Живет с Чудных в соседнем блоке, сейфовом.
— Вот это кстати и есть ответ на твой вопрос, чего я не изъял тогда «Витамин С», будучи Дедом Морозом.
— Нет, эту глупость я отказываюсь понимать.
— Это не глупость. Они сейчас деморализованы. И сбиты с толку. Не доверяют ничему, — ни друг другу, ни себе, ни «Витамину С». А если б я его тогда изъял просто…
— Они бы начисто о нем забыли.
— Да. Иванников, Суханова и Карнаухов — это верно. А Кассарин? А Невельский?
— Им — пулю в голову.
— Не так-то это просто — раз. А во-вторых, остались документы. Прочтут, начнут копать, начнут опять возиться с психотронами. Ну, не Кассарин, не Невельский, а кто-нибудь другой… Ты вспомни, как с атомной бомбой было. Достаточно узнать, что есть такая штука, что хорошо работает, и на — прошло лет тридцать, и все почти богатые страны ее имеют. Но если бы с первой бомбой ничего не вышло — побочные эффекты, чертовня, болезни всякие у тех, кто с ней возился. Это другое, это страшно. Это опасно, жутко, наконец. И для кого? Не для «объектов», а для самих, для этого говна: политиков и генералов. Нет, тут почешешь тыкву. Я им теперь охоту-то отбил. Семь раз перекрестишься. Всего теперь боятся, понимаешь?
— Да. Это понимаю. Но «Витамин-то С» теперь изъять у них не представляется возможным.
— Дай срок. Обманем. Украдем или сломаем, уничтожим. Главное не это. Тут главное, что нам удалось блокировать дальнейшие исследования, науку, разработки.
— Давай к текущему. Турецкий, что с ним делать будем? С баланса спишем, под откос? Пусть крутится, как знает?
— Нет, конечно. Без нас он обречен. Зомбирование не лечится. Без нас ему осталось жить не больше месяца.
— А ты его спасти-то сможешь?
— Не знаю. Но попробую. Идея есть. С ним нужно встретиться.
— А как его найдешь? Меркулов-то, поди, расставил сети уж. Поймает и запхнет назад, в психушку.
— Это б хорошо. Ведь если так, мы из психушки враз его «исчезнем».
— Турецкий не дурак. Он не пойдет домой.
— А может, и пойдет. Ты забываешь, что его влечет к себе Меркулов. Ему ведь очень хочется Меркулова пришить. Для нас же Константин Дмитриевич — приманка, понимаешь? Приманка при охоте за Турецким.
— Это ясно. Но это и крайне опасно. Турецкий выйдет, предположим, на него, а мы замешкаемся. У Меркулова охрана, как ты знаешь. Турецкий может пулю получить.
— Есть и еще вариант, но очень дорогой. Мозг зомби излучает не так, как простой мозг. Его возможно запеленговать. Но с расстояния не больше полукилометра. Сделать приемники, пеленгационные машины. И проутюжить всю Москву, одновременно. Он будет найден.
— Нет, очень дорого. Не деньги, нет. Нам денег хватит всю Москву купить, дорого в смысле людей. Проверенных
людей у нас не больше сотни. А привлекать еще кого-нибудь…
— Давай на час мы разойдемся и подумаем.
— А я пока к Меркулову, вторым кольцом, своих приставлю. Если приманка-то сработает, Турецкий — наш!
Наверное, и Грамов, и Навроде очень удивились бы, если узнали, что Турецкий совсем не думал ни о них, ни о Меркулове, ни о Кассарине, ни о «Витамине С».
Покинув морг, он взял такси и полетел на кладбище, на Истряковское. Там посетил он свой тайник, где у него хранились деньги, оставшиеся от двух миллионов: без денег трудно жить вообще, а уходить в подполье просто невозможно. Оставалось их прилично — больше миллиона.
Каждый человек, сталкивающийся по работе с криминалом, со спецслужбами, обязательно должен иметь запас на всякий случай, личный свой «общак», чтобы иметь возможность либо затаиться, либо временно исчезнуть. Турецкий был профессионал и потому имел по крайней мере пять тайников, о существовании которых не знал никто, совсем никто, кроме его самого, разумеется.
Никто не знал о местонахождении тайника, поэтому никто там и не ждал его, не встретил.