— Ты на самом деле очень умная, Линди, — было очень трудно говорить и одновременно не дышать.
— Здесь с тобой я впервые могу по-настоящему поиграть.
Я улыбнулся. Полено в камине стало разгораться. У меня получилось.
— Так ты счастлива? — спросил я.
— Вполне. Кроме…
— Кроме чего? Если есть что-то, чего тебе хочется, все, что тебе нужно сделать — это попросить, и я все организую.
Она смотрела куда-то вдаль. — Мой отец. Я переживаю за него, ведь с ним может что угодно случиться, пока меня нет рядом. Он болен, Адриан, я была единственной, кто заботился о нем. Я скучаю по нему. Я понимаю, ты, наверное, думаешь, что это ужасно глупо: скучать по кому-то, кто так с тобой обращался, кто бросил тебя без присмотра.
— Нет. Я все понимаю. Родители — это родители, и неважно, какие они. Даже если они тебя не любят, они все, что у тебя есть.
— Все верно, — она отвернулась от окна и села, уставившись на огонь, я сделал то же самое. — Адриан, здесь я очень счастлива. Просто… если бы я только знала, что с ним все в порядке.
Могло ли все это быть притворством? Она была так мила со мной лишь потому, что ей что-то было нужно от меня? Я вспомнил ее на санках, как она прижималась к моей груди. Это не может быть наигранно. И все равно моя голова готова была взорваться.
— Если бы я могла увидеть его хотя бы на минутку…
— И тогда ты сможешь остаться здесь со мной?
— Да. Я хочу этого. Если только…
— Ты можешь. Жди здесь.
Я ушел, оставив ее наблюдать за мной. Входная дверь была не заперта. Она должна была это заметить. Она могла исчезнуть посреди ночи, и я бы отпустил ее. Но она не стала. Она сказала, что она счастлива. Она была бы счастлива остаться здесь со мной, если б только ей позволили проведать отца. Однажды она уже видела, как он веселился со своими друзьями-наркоманами, и все было нормально. Я понимал, что она чувствовала. Я видел своего отца по телевизору чаще, чем мне было нужно. И она тоже могла увидеть своего.
Когда я вернулся, она по-прежнему сидела на диване. Я протянул ей зеркало.
— Что это? — она разглядывала серебристую обратную сторону зеркала, затем перевернула его, чтобы посмотреть в него.
— Оно волшебное, — сказал я. — Заколдованное. Смотря в него, ты можешь увидеть любого, кого захочешь.
— Ну да, конечно.
— Это правда, — я взял его у нее. — Я хочу увидеть Уилла.
В тот же миг вместо моего чудовищного отражения зеркало показало мне Уилла. Он читал в своей комнате, где горел только ночник. Я передал его Линди. Она посмотрела туда и засмеялась.
— Оно реально работает? Я могу попросить показать мне кого угодно?
Когда я кивнул, она сказала: — Хочу увидеть Слоан Хэйген. — На мой вопросительный взгляд она ответила: — Это та надменная девчонка из моей школы.
Отражение тут же изменилось, и явило нам Слоан. Она смотрела на себя в зеркало и давила прыщ. Он был большим, и из него текла мерзкая белая жидкость.
— Фуу! — я засмеялся над картинкой.
Линди тоже стала смеяться. — А это весело. Могу я увидеть кого-нибудь еще?
Я уже хотел сказать да, но вспомнил, что она была влюблена в меня. Что произойдет, если она попросит зеркало показать меня? Увидит ли она эту комнату?
— Ты вроде хотела увидеть своего отца. А на остальных мы можем посмотреть позже. Сможешь увидеть даже президента. Однажды я наблюдал, как он купался в ванной Овального Кабинета.
— Ух ты, да ты просто угроза национальной безопасности, — ухмыльнулась она.
— Ладно, это мы оставим на потом, а сейчас, — она уставилась в зеркало, — хочу увидеть своего отца.
Картинка в зеркале снова изменилась. На этот раз мы увидели какой-то грязный темный переулок. Там лежал бомж, фактически такой же, как и другие бездомные люди Нью-Йорка. Зеркало показало нам его поближе. Парень просто сотрясался от кашля. Он выглядел больным.
— О, боже! — Линди готова была разрыдаться. — Что с ним случилось? Это все из-за того, что меня не было рядом.
Она зарыдала. Я хотел обнять ее, но она оттолкнула меня. Я понимал почему. Она винила меня. Я был во всем виноват, я заставил ее остаться.
— Ты должна пойти к нему, — сказал я.
Только сказав эти слова, мне тут же захотелось забрать их обратно. Но я не мог. Я был готов сделать все, что угодно, лишь бы она перестала плакать, перестала злиться на меня. Даже это. Я по-прежнему был готов на все.
— Пойти к нему? — она взглянула на меня.
— Да. Завтра утром. Я дам тебе денег, и ты сможешь уехать первым автобусом.
— Уехать? Но… — она перестала плакать.
— Ты не пленница. Я не хочу, что бы ты оставалась здесь только потому, что ты у меня в плену. Я хочу, что бы ты была со мной, потому что… — я уставился на огонь. Дерево прогорало быстро и ярко. Но я знал, что если дров не подбрасывать, он потухнет. — Я хочу, чтобы ты уехала.
— Уехала?
— Отправляйся к нему. Он все-таки твой отец. Возвращайся, когда захочешь, как друг, не как пленница, — я тоже плакал, но говорил медленно, и голос оставался спокойным. Она не могла видеть слезы на моем лице. — Я не хочу, чтобы ты была пленницей. Тебе нужно было всего лишь попросить уйти. И вот ты это сделала.
— А как же ты?
Хороший вопрос, один из тех, на который я не могу ответить. Но я должен.
— Со мной все будет в порядке. Я останусь здесь до конца зимы. Мне нравится, что я могу выходить на улицу, и никто не пялится на меня. А весной я вернусь в город и буду снова заниматься своими цветами. В апреле. Зайдешь ко мне?
Она все еще выглядела неуверенной, но спустя минуту сказала: — Да, ты прав. Тогда мы сможем увидеться снова. Я буду скучать по тебе, Адриан. Буду скучать по нашим развлечениям. По всем этим месяцам… Ты самый настоящий друг из всех, какие были у меня за всю жизнь.
Друг. Это слово, казалось, ударило меня по голове молотом, из тех, которые я использую для колки дров. Друг. Только такие отношения и могли быть между нами.
В таком случае, я был совершенно прав, отпуская ее. Дружбы было не достаточно, чтобы снять проклятие. И все равно, я нуждался хотя бы в дружбе.
— Ты должна уехать. Завтра я вызову такси, и тебя отвезут на автобусную станцию. К ночи ты будешь уже дома. Только, пожалуйста… — я старался не смотреть на нее.
— Что, Адриан?
— Я не смогу попрощаться с тобой завтра. Если я спущусь, то не смогу отпустить тебя.
— Мне не следует уезжать, — она посмотрела на огонь, затем на меня. — Если это так тебя расстраивает, я не поеду.
— Нет. Очень эгоистично держать тебя здесь. Поезжай к своему отцу.