И Али-Баба, не скрывая ни слов, ни даже мыслей, поведал все, что пришлось ему пережить за последние дни. Рассказал он и о том, что открыл ему Маруф-башмачник. О, с этими прекрасными женщинами он чувствовал себя столь чудесно, столь свободно, словно его младшие сестры сидели сейчас кружком вокруг него и слушали не очень добрую сказку.

Суфию же очень озадачил конец истории.

— Так ты вернулся и не нашел в доме ничего?

— Да, прекраснейшая. Дом стоял пустым, словно сотни лет назад его покинули даже духи. И лишь камни ожерелья играли в солнечном свете…

— И ты оставил его лежать на полу?

— О нет, я вновь спрятал его в кошель у себя на кушаке… И не расстаюсь с этими камнями ни на миг. Они и сейчас здесь — я чувствую их тяжесть.

— Покажи мне их, брат мой…

Почему-то последние слова Суфии больно царапнули душу Али-Бабы.

Не говоря ни слова, он вытащил кошель и вытряхнул себе на ладонь ожерелье. В свете факелов камни заиграли темно-золотыми и темно-розовыми оттенками. Суфия приняла камни в ладони и, подняв ближе к глазам, стала рассматривать их.

— Оно прекрасно… Какая тонкая работа… какой вкус… Сколько усилий понадобились мастеру, чтобы собрать воедино крупные камни и тонкое золотое плетение! Вместе они куда прекраснее, чем были бы поодиночке. Но почему это ожерелье обожгло ее кожу?

— Увы, добрейшая, мне это неведомо… Ведь это всего лишь топазы.

Суфия не говоря ни слова, застегнула ожерелье у себя на шее. Опустившись на нежную кожу, камни засияли всеми оттенками золота и солнца. Невольный вздох восхищения вырвался из уст Али-Бабы. А Зульфия, что сидела неподалеку от юноши, проговорила:

— Ты прекрасна, сестра моя… Эти камни сделали тебя настоящей волшебной грезой…

— Быть может, и так, сестра… Но я не чувствую жжения, нет и боли. Наоборот, камни охлаждают кожу… Я чувствую, как прохладный ветерок омывает мою шею…

Слова Зульфии почему-то вновь и вновь звучали в голове у Али-Бабы. «Волшебная греза…»

Суфия, словно подслушав мысли Али-Бабы, проговорила:

— Так, говоришь, добрая моя Зульфия, делают волшебной грезой… Знаете, сестры и ты, мой названый брат, я чувствую себя так, будто мозаика рассыпалась у моих ног и ждет того мига, когда я соберу верную картину…

— О добрая Суфия, — ответил Али-Баба, — я чувствую то же самое. Словно за решением загадки надо лишь протянуть руку…

— Должно быть, Али-Баба, нам все-таки понадобится помощь кого-то более сведущего, чем мы сами…

— Должно быть так, сестра моя. Ты позволишь мне расспросить об этом болтливого мудреца Маруфа?

— Более того, я настоятельно попрошу тебя об этом… А сама я пойду к старой Хатидже и попробую задать ей нашу загадку…

— Но, сестра, — испуганно проговорила Зульфия, — она же настоящая ведьма… Об этом знает весь базар…

— И что с того? Кому, как не ведьме, впору разгадать загадку, с которой не справляется человеческий разум?

Зульфия лишь кивнула, порадовавшись в душе, что не ей придется беседовать с этой страшной старухой.

Садилось солнце. И лишь оно одно было свидетелем того, как из волшебной пещеры сначала вышел высокий юноша, а следом за ним — стройные девушки, торопливо закрывающие лица головными платками.

Они шли за разгадками, не ведая, что поиск ответов станет более чем опасным.

Макама восемнадцатая

Первым по тропинке торопливо спускался Али-Баба. Ему надо было отвязать мулов и отвести их к хозяину постоялого двора. А потом еще отыскать Маруфа-башмачника. Хотя это, о Аллах великий, было вовсе нетрудно — болтун и мудрец не отходил далеко от базара и потому в одной из ближайших харчевен Али-Баба рассчитывал его найти.

Путь же Суфии лежал в северную часть города. Там, во всяком случае именно так говорила молва, жила старая ведьма Хатидже. О ней говорили всегда вполголоса, ибо она хоть и была незрячей, но видела и знала обо всем, что происходит вокруг. Она могла одним прикосновением к ткани описать ее рисунок, толковала сны и при этом всегда верно, могла предсказать пол будущего малыша, хотя матери предстояло ждать его еще полгода. Пусть ее все называли ведьмой, пусть боялись, пусть опасались даже пройти лишний раз мимо ее дома. Но если перед человеком стояла неразрешимая загадка, беда, которую просто так руками было не развести — то все пути вели к старухе Хатидже.

Суфия почти не страшилась предстоящей встречи. Не боялась она и ответов слепой колдуньи. Ибо сама истина с каждой минутой становилась для нее куда важнее глупых девичьих страхов или неумной молвы, готовой приписать любые прегрешения тому, кто просто постучался бы в калитку старухи.

Девушки преодолели уже половину пути, оставив позади олеандровую рощу. Внизу видны были городские стены. Но в этот миг Суфия остановилась.

— Нам навстречу кто-то торопится… Я молю Аллаха всесильного, сестры, чтобы это не оказалась очередная обманутая девушка…

Зульфия подошла ближе к Суфие, но не успела сказать ни слова, как из-за поворота тропинки вышла женщина, о нет, совсем еще молоденькая девушка… Головной платок ее развевался под вздохами вечернего ветерка, но она совсем не обращала на это внимания, вытирая слезы, что безудержно лились у нее из глаз.

— Аллах милосердный, сестра, твои опасения сбылись, — прошептала Зульфия.

— Увы, это так… Но за что?! За что так разгневался на женщин нашего прекрасного города Аллах всесильный? Мы ведь не изменились — мы были богобоязненны, почтительны к своим мужьям, уважали родителей…

Зульфия могла только пожать плечами. Ибо ответа на этот вопрос не было ни у кого…

Девушка подошла совсем близко, и тогда Суфия окликнула ее:

— Куда ты спешишь, красавица?

Девушка вздрогнула и остановилась. Было похоже, что она не видела ничего вокруг — и даже цель путешествия была пока скрыта от нее.

— Кто ты? Почему ты плачешь? Что случилось с тобой, девушка?

Но лишь новые потоки слез были ответом на совсем простые вопросы Суфии.

— Ну не плачь, малышка… Меня зовут Суфия, это моя сестра Зульфия, это Асия… Не плачь… Успокойся. Побудь с нами — в горах ночью небезопасно…

— Мне все равно… Я никого не хочу видеть… пустите меня, добрые девушки… Мне, презренной, нет больше места среди людей…

— О Аллах, Суфия, похоже, мужчина, который предал это дитя, успел наговорить ей много дурного…

— Ничего, сестричка. Мы сейчас возьмем ее под руки, утрем слезы, аккуратно зашпилим платок, как это положено благовоспитанной мусульманке. Потом пойдем ко мне… И там успокоим и расспросим нашу новую сестру… О Аллах, уже сороковую… Воистину отвернулся от нас повелитель всех правоверных!