— Но зато теперь я знаю, что нелепо было бы идти в горы. Что теперь я могу попасть в руки жестоких разбойниц. И потому у меня уже нет желания задавать тебе иные вопросы. Хотя, думаю, наступит завтра, проснется моя глупость и я вновь предстану перед тобой в поисках ответов.
— И я буду рад дать тебе эти ответы, добрый и почтительный юноша… Как рад буду тому, что ты сможешь заплатить за ужин…
«За любые сплетни надо платить, старый хитрец, — усмехнулся Али-Баба, отдавая плату трактирщику. — Но теперь надо найти Суфию и рассказать все, что я сейчас узнал».
Али-Баба вышел в теплую ночь и только в этот миг осознал, что не знает, обрадуется ли прекрасная хозяйка сокровищ, увидев его сейчас на пороге собственного дома. И значит, все сплетни должны будут дождаться утра.
«И я тоже должен буду дождаться утра… Хотя бы для того, чтобы увидеть удивительнейшую из женщин…»
Устроив новую сестру дома, под опекой Асии и Зульфии, Суфия отправилась в северные кварталы. Теплый вечер давно уже превратился в душную ночь. Яркие звезды присматривали за безопасностью девушки. Но она вовсе не боялась. Да и что может быть страшного в том, чтобы преодолеть десяток кварталов города, к тому же, охраняемого стражниками? Вновь и вновь вспоминая самый первый свой подъем в горы, подъем, который должен был стать дорогой в один конец, Суфия убеждалась, что страшнее самоотречения, страшнее решимости свести все счеты с жизнью для человека быть ничего не может.
Вот поэтому путь через город был для Суфии приятной прогулкой, а встречи со старухой Хатидже она ждала с удовольствием. Девушка вновь и вновь повторяла слова, которые хотела сказать ведьме, втайне надеясь, впрочем, что ведьма и сама поймет, зачем она появилась.
Вот показался приметный дом. Вместо глухого высокого дувала жилище колдуньи окружал заборчик из крашеных дощечек. Суфия видела как-то днем, что доски покрашены в три цвета — синий, алый и желтый. Но почему именно так и какой тайный смысл вложен в это — она не знала. Калитка впустила девушку в крошечный дворик, где яркими красками было выкрашено буквально все — от стен дома до последнего камня у корней тополя.
— О Аллах, да здесь даже ночью от красок болят глаза… — пробормотала Суфия, робко входя в раскрытые настежь двери.
— Чему ты удивляешься, доченька? — проговорил из глубины комнаты звучный голос совсем еще не старой женщины. — Ведь я незряча, но отнюдь не слепа. Краски греют меня, словно солнечные лучи. А серость и скука заставляют душу сжиматься, как от зимних ветров.
— Да не оставит тебя своей милостью Аллах всесильный! Да продлит он твою жизнь сто раз по сто лет! — Суфия поклонилась.
— Входи-входи, красавица. Иди сюда, поближе ко мне. Не бойся.
— О нет, добрая Хатидже, я вовсе не боюсь, — ответила Суфия и присела рядом с гадалкой.
— Удивительно, она и в самом деле не боится, — задумчиво произнесла Хатидже и неожиданно для девушки погладила ее по руке. — Умница… Рассказывай, что привело тебя в цветной дом ведьмы Хатидже?
— Мудрейшая, зовут меня Суфия. Я из рода стражников, что имеют честь охранять внутренние покои наместника. Не так давно я вышла замуж за иноземца, франка Арно…
— Погоди, красавица. Дай мне сначала твою руку… Теперь закрой глаза… И рассказывай, но не просто рассказывай, а пытайся представить себе лица тех, о ком ведешь свой рассказ. Так я смогу вместе с тобой увидеть этих людей.
— Да будет так, добрая женщина…
И Суфия неторопливо начала свой рассказ. Она повествовала о своем муже и о счастливых днях вместе с ним, представляя его лицо и вспоминая не только подарки, но и придирки… О, Аллах видит все, девушка изо всех сил пыталась быть беспристрастной, и ей почти всегда это удавалось, ибо долгий путь душевного выздоровления она прошла сама. А когда появились сестры по несчастью, она нашла в себе силы утешать и их, утешаясь при этом еще более.
Хатидже размеренно кивала, но было видно, что она вовсе не дремлет, что она напряженно вслушивается в каждое слово Суфии, улавливая не только явный, но и скрытый смысл ее слов. Поведала Суфия и о том, как она нашла пещеру, как суровые каменные стены помогли ей, раскрыли глаза на величие и чудеса мира, как обрадовалась она, узнав, что горы готовы подарить ей еще тысячу и тысячу удивительных приключений.
Закончив свою историю, Суфия начала рассказывать о своих подругах, которых постигла похожая печальная участь. Колдунья девушку не перебивала, боясь неуклюжим вопросом потревожить ее смирившийся дух.
И вот пришел черед рассказывать о появлении Али-Бабы.
— Сначала, и это неудивительно, мы приняли юношу за горного дьявола, о котором говорил, казалось, весь город. Но когда связали его, поняли, что это самый обыкновенный человек. Да к тому же, объевшийся лакомств так, что крепкий сон смежил его веки…
Впервые за все время рассказа Хатидже рассмеялась.
— Глупенькие девчонки… Конечно, это был не простой сон… Разве не знаешь ты, что пещеру, которая сейчас стала твоей тайной, и в самом деле охраняет горный дух. Наверняка это его проделки… Ибо дух этот хоть и одно из порождений Иблиса Проклятого, но справедливое и, в сущности, доброе существо.
— Но как же порождение самого Иблиса Проклятого, о мудрейшая, может быть добрым и справедливым?
— Поверь, доченька, может… Итак, вы связали юношу, который забрался к вам в сокровищницу…
— О да, а он, проснувшись, поведал нам свою историю…
И теперь Суфия подробно пересказывала историю капризной Лайлы и странного ожерелья, которое освободило Али-Бабу от больной любви-привязанности.
— Ну что ж, умница Суфия. А теперь поведай, что же тебя тревожит. Что не дает тебе спокойно спать? И что привело тебя к порогу ведьмы Хатидже?
— А беспокоит меня, о мудрая Хатидже, знающая обо всем на свете, то, как удивительно похожи имена разлучниц, к которым ушли мужья и возлюбленные моих сестер. И то, что они удивительно похожи на имя капризной Лайлы, которая выгнала смелого Али-Бабу, после того как он подарил ей ожерелье из топазов.
— И это все?
— О нет, добрейшая. Ибо меня беспокоит и наше удивительное сходство. Оказывается, в нашем городе живут почти сорок похожих девушек. Их не объединяет общая кровь, но издали их можно принять за близких родственниц. И вот я думаю, о Хатидже, что та, к которой ушли все эти презренные, недостойные даже называться мужчинами, тоже должна походить чем-то на любую их нас.
— Должно быть, это так… Теперь ты покинешь меня, а я стану думать. Но ты сейчас пойдешь не домой, а будешь искать Али-Бабу. Ты попросишь у него ожерелье — я должна подержать его в руках, прочитать его силу, узнать его тайну. А потом, я думаю, раскрою тебе глаза на тайну всех этих коварных измен.
— Мне не нужно идти искать Али-Бабу, о мудрая женщина. Ожерелье здесь, со мной. Я надела его на шею, и оно, хотя, быть может, мне это только кажется, вливает в меня какие-то необыкновенные силы…