— Но он на нашей стороне, верно? Он нас не подведет.
Мирани улыбнулась ему, как ребенку, сказала что-то ничего не значащее. На миг он в ужасе подумал, что сейчас она возразит ему, но она заговорила — и голос ее был задумчив.
— Чудесно, наверное, испить из Колодца.
— Да.
Она плотнее запахнула темную накидку. Ночь за окнами начинала бледнеть. Мирани сказала:
— До свидания, Сетис.
И ушла.
Он развернулся на каблуках и пошел навстречу заре, не зная, почему сердится, откуда взялся этот страх. Минут десять он отдавал приказы, и наконец работа закипела: в смятении сновали перепуганные писцы, рабы, склонив головы и сгорбившись, грузили найденное добро. Когда повозки были наполовину полны, он увидел Аргелина. Тот вышел из Верхнего Дома и стоял на террасе, глядя в море. Лицо генерала было угрюмым, жестоким.
На горизонте восходящее солнце окрашивало пелену тумана красным огнем.
* * *
Первая повозка была готова в путь. Мирани, спрятавшаяся под сандаловыми кустами, видела, как Сетис подошел ближе и отдал какой-то приказ. За ним шел раб с огромным тюком материи; Мирани узнала желтый шелк, который купцы Джамиля привезли несколько месяцев назад и разложили у ног Гермии как дар Оракулу. Теперь раб бросил его в полузагруженную повозку.
— Хватит. Принеси брезент.
Раб возразил:
— Сюда еще что-нибудь войдет, господин.
— Я сказал — хватит! — Послушай-ка его, — шепнул Мирани на ухо Орфет. — Как он лихо распоряжается.
— Орфет, ты несправедлив к нему, — сказал Алексос.
Толстяк буркнул:
— Просто человек иногда привыкает, Архон. Вот и всё.
Мирани смотрела на повозку и вспоминала разговор с Сетисом.
«При чем тут ты?» — сказал он. От этих слов она обиделась. И все-таки поняла, что он всегда так нахально вскидывает голову, когда чувствует себя загнанным в угол.
Раб принес брезентовое полотнище, накрыл повозку и привязал.
— А теперь вернись и принеси мне сфинкса. — Сетис сверялся со списком; перо оставляло на пергаменте мелкие пометки. — Ониксового. Быстро! — Раб утер пот и затрусил в Храм.
Сетис оглянулся и тихо позвал:
— Мирани!
Они неслышно выскользнули из укрытия, и их тотчас же окутала предутренняя дымка. Орфет только успел поднять Архона, а Крисса уже проворно юркнула под брезент. Да так, что Сетис сказал:
— Присматривайте за ней.
— Присмотрим, — пообещал Орфет, уложил шкатулку, потом подхватил Мирани. — Скорее, девочка.
Под брезентом было невыносимо жарко, стоял удушливый запах корицы. Когда сверху улегся Орфет, повозка качнулась, под осью что-то хрустнуло. Музыкант выругался, и тут же над краем повозки показалось лицо Сетиса.
— Молчи. Лежите тихо. Если вас найдут, будем драться. Там…
Он отпрянул. Послышалось тяжелое дыхание. Мирани услышала голос раба:
— Не забудь вот это.
— Я сам понесу. Садись и правь.
Шорохи. Приглушенно фыркнул бык. Повозка накренилась.
И поехала.
Лицо Мирани уткнулось в мешок с чем-то металлическим, к спине прижалось жаркое тело Криссы. В ногах свернулся клубочком Алексос. От духоты перехватило дыхание.
Повозка, качаясь, покатилась вниз со склона горы, и Мирани поняла, что они достигли церемониальной дороги к Мосту. Казалось, прошли века, и тут колеса наконец застучали по деревянному настилу. Мирани лежала, прижавшись ухом к деревянной обшивке, и грохот едва не оглушил ее. Сквозь узкую щелочку виднелась дорога, в горизонтальных лучах восходящего солнца от камешков падали длинные тени.
Остановка. Голоса. Сетис что-то ответил, и повозка загрохотала дальше, теперь уже по шуршащему коричневому песку, присыпавшему дорогу. Они пересекли Мост. Каким образом Сетис доставит их в Порт? Мирани хотела спросить Орфета, но не посмела. Даже шевельнуться было слишком опасно. Под перестук скрипучих колес она отважилась тихонько шепнуть:
— Мы сможем выскочить?
— Даже не думай. — Над левым ухом раздавалось хриплое дыхание Орфета. — Разве что убьем раба.
Вдруг послышались крики. Повозка бешено дернулась, накренилась. Мирани едва дышала от страха. Никогда им не добраться до Порта.
И тут, с оглушительным треском, от которого Крисса взвизгнула, в дюйме от глаз Мирани в брезент вонзился и взрезал материю кончик острого ножа. Просунулась рука, пошарила и дернула.
В щель пробился дневной свет.
И показался чей-то холодный зрачок. Он заглянул прямо в глаза Мирани.
Грабитель обернулся и закричал: — Свяжите их! Живей!
Кривые сабли, нацеленные на Сетиса и раба, исчезли в ножнах, разбойники достали веревки. Сетиса сбросили на землю, он с глухим стуком упал на пересохшую почву пустыни.
— Это грабеж, — хрипел он. — Господин Аргелин…
— К чертям Аргелина. — Ему заткнули рот грязной тряпкой, связали руки за спиной. Он брыкался и вырывался, стараясь, чтобы раб это заметил.
Его оттащили в заросли колючего кустарника. Он ругался, извивался, но острые шипы еще больнее впивались в тело. Потом над ним нависла длинная тень, сквозь тряпки на лице выглянул единственный глаз Лиса.
— Удобно? — тихо спросил он.
Сетис в ярости заелозил.
— Так и надо, писец. Шуми погромче. Интересных пассажиров ты везешь. Раб не замешан?
Сетис покачал головой и дернулся. Лис огляделся и вытащил кляп у него изо рта.
Сетис сплюнул.
— Отведи их к Шакалу, — прошептал он. — Не знаю, что Мирани сделала со статуей Бога. Скажи, что эта шкатулка как-то связана с Девятью Вратами.
— И какого черта это значит?
— Понятия не имею. Зато Аргелин знает. Постараюсь выяснить побольше. Только не оставляй меня в этих колючках.
Лис ухмыльнулся.
— Прошу прощения, бумагомарака. Хотел, чтобы нападение выглядело естественно.
Не успел Сетис охнуть, как тряпка опять очутилась у него между зубов; он вскрикнул, но Лис только затолкал его сапогом подальше в кусты.
Исколотый с ног до головы, Сетис застонал.
Он не видел ничего, только песок. Но слышал, как с повозки сдернули брезентовое полотнище, потом — шорохи и шепот. Торопливо сгружали товар. Разбойники действовали молча, сноровисто. Зацокали копыта, донесся тихий голос — возможно, Мирани. Потом наступила тишина, только жужжали и стрекотали, вились над ним тучами пустынные насекомые. Под их укусами он ерзал, и колючки впивались еще сильнее.