— Но я постараюсь сдерживаться и не мстить тебе, когда Сет умрет и ты…
Его поцелуй не дал ей договорить.
— Зачем говорить о конце наших отношений? Они только начинаются. Я весь твой, без каких-либо оговорок. Я не стану вмешиваться в дела твоего двора. Теперь ты поцелуешь меня?
— Теперь поцелую, — улыбнулась Дония.
Их поцелуй не был похож на все прежние. Они не пытались поглотить друг друга. Это был поцелуй-утешение, поцелуй-печаль. Он был медленным, осторожным и… все равно окончился слишком быстро.
Кинан прислонился к дереву и с любовью смотрел на нее. Дония всегда мечтала видеть его лицо таким.
— Через несколько месяцев наши встречи станут куда продолжительнее. А сейчас… — Кинан отошел на несколько шагов. — Я достиг предела самообладания… и не боюсь в этом признаться. Мы можем быть вместе, не причиняя друг другу страданий.
Дония закружила над ними маленький снегопад.
— В день солнцестояния нам не нужно будет держаться поодаль, — сказала она.
— До солнцестояния еще далековато. Кинан наклонился, поцелуем растопил снежинки на ее губах и ушел.
«Глупец, — думала Дония, улыбаясь себе. — Но мой глупец. Пока мой».
Когда-нибудь он окажется в руках Айслинн. Дония это знала почти наверняка. Когда Сета не станет, ей придется отпустить Кинана. Может, она даже уедет из Хантсдейла на несколько десятков лет. А пока у нее есть все основания надеяться.
Ей вспомнились видения войны, что показывала Бананак. Почему это должно быть правдой? Ее отношения с Кинаном могут развиваться без всяких видений. Бананак и Сорша утверждали, что способны видеть будущее. Способны, но только одну из версий будущего. И не факт, что именно она осуществится.
«Мы только что изменили ход событий».
Айслинн проснулась около полудня. Она по-прежнему находилась в спальне Кинана. Одна. Ее одежда лежала на оттоманке, которую кто-то принес и поставил возле кровати. На столике она увидела поднос с завтраком. Прежде чем взяться за еду и одеться, Айслинн дважды позвонила Сету. Но он не отзывался.
Тогда она позвонила Кинану.
— Как ты? — спросил король Лета.
Голос его звучал спокойно и дружелюбно, будто ничего не произошло.
— Мне лучше, — облегченно вздохнула Айслинн. — Уже лучше.
— Там… еда. — Голос Кинана вновь стал неуверенным. — На столике. Я велел, чтобы каждые полчаса ее меняли. Тебе нужно горячее.
— Я и сама могу подогреть. Солнечным светом. Забыл?
Айслинн радовалась, что они могут нормально разговаривать, не ощущая напряженности.
— Ты сейчас где? — спросила она.
— В саду, за городом. Здесь очень красиво. Сад возродился.
— Ты там из-за сада?
— Просто хотел подарить саду немного внимания. Проведать его.
Его голос был на редкость теплым. Кинан редко находился в столь умиротворенном состоянии.
Айслинн не могла в полной мере разделить его радость по поводу возродившейся природы, цветущих кустов и зеленых деревьев. Она знала суровые зимы, но ее опыт длился менее двадцати лет. Кинан сотнями лет мучился от бессилия дать природе тепло и свет. Конечно, наступающее лето должно было вызывать в нем ликование.
— Теперь я знаю, куда ты ходишь, когда я отправляюсь в школу. Угадала?
— Отчасти, — уклончиво ответил Кинан. — Иногда я здесь бываю.
Айслинн сняла крышку с тарелки. Еда была достаточно теплой, но ей хотелось погорячее. Она наполнила пальцы солнечным светом и нагрела содержимое тарелки до желаемой температуры.
— Наверное, ты бываешь и в других местах вроде этого?
— Да.
— А почему ты мне не рассказывал? — спросила Айслинн, запуская вилку в омлет.
Омлет приготовили так, как она любила: со шпинатом, сыром и помидорами.
— Есть вещи, которыми я предпочитаю заниматься сам. Мне не хотелось тебя обижать и говорить, что тебе там появляться не нужно.
Айслинн и не ожидала, что такой ответ ее заденет.
— Но почему? — только и спросила она.
Кинан ответил не сразу. Его голос опять стал нерешительным.
— Когда у меня была отнята моя сила, я часто бродил по полям и лесам. Смотрел, с каким трудом природа выращивает хоть что-то для прокорма людей и животных. Я подбадривал растения маленькими ручейками солнца. Тогда я мог только это. Немного, но лучше, чем ничего. Теперь я способен одаривать природу гораздо щедрее.
— Думаю, я бы могла тебе помочь.
— Возможно. Но не сейчас. Сейчас это… очень личное. Кроме меня знает только…
— Дония?
— Да, — признался Кинан. — Когда мы встретились впервые, она была смертной. Я несколько лет брал ее в те места, но не говорил зачем. Она думала, что мне хочется с ней поговорить. И отчасти это было так… Я сегодня ходил к ней. Мы поговорили.
— И что?
— Мы постараемся все уладить. Выработаем что-то вроде договора чести. Все это вполне управляемо. Просто никому из нас не надо забываться.
— Напрасно я к ней ходила.
— Мы решили, что все будем делать по взаимному согласию. Я долго надеялся, что наша с тобой дружба станет теснее и ты решишь быть со мной, но…
Айслинн глубоко вздохнула и снова спросила:
— Ты поможешь мне найти способ изменить Сета?
— Нет… Айслинн, мы с тобой оба учимся. Для нас впервые наступает настоящее, полноценное лето. Это пьянящее состояние. Тебе и ему будет легче.
— Обещаешь?
— Мы станем сильнее, — сказал Кинан, не ответив на ее вопрос.
— Что ж, иди, лелей свой сад. А я попробую еще раз позвонить Сету.
— Скажи ему, что я сожалею… но помочь не могу. Скажи еще, что я больше не буду докучать тебе своим вниманием. Лето — оно для страсти. Помни это, Айслинн. Наслаждайся с Сетом, а я буду вместе с Донией.
Кинан отключился. Айслинн улыбалась. Лето — сложная пора, но они все-таки сумели найти какой-то компромисс. Главное, они с Кинаном пришли к согласию.
После завтрака Айслинн оделась и покинула лофт. Она решила сама пойти к Сету и поговорить с ним. Между ними не должно быть никаких трений. Но, едва выйдя в парк, она застыла от ужаса.
Она увидела окровавленных летних дев. У многих были сломаны руки и ноги. Ветви их же собственного плюща удушающее обвивались вокруг шей. Стражи-рябинники пылали, как факелы. Аобель в своем фонтане превратилась в статую. Ее рот был раскрыт в беззвучном крике. Стлались полосы дыма от сгоревших деревьев и тел рябинников, сам воздух приобрел вкус пепла. Пепел серым снегом падал вниз, устилая землю.