Посреди всех этих чудовищных разрушений горделиво расхаживала фэйри с волосами, похожими на перья ворона. У пояса висел костяной нож, белое лезвие которого зловеще выделялось на фоне камуфляжных брюк. Дырявый черный плащ, мокрый от крови, колыхался при каждом ее шаге. Айслинн удивило такое странное сочетание: плащ, похожий на театральный наряд, и военная форма. Приглядевшись, она поняла, что это никакой не плащ. У фэйри были чудовищно длинные волосы-перья. Когда она повернулась спиной, Айслинн почудились настоящие птичьи крылья.
— Миленькие картиночки, и все для тебя, — сказала фэйри, взмахивая рукой.
Айслинн успела заметить странную татуировку: синего, черного и кроваво-красного цветов.
Потом ее взгляд снова переместился на своих фэйри. Еще несколько месяцев назад она не испытывала к ним ничего, кроме ненависти и страха. Сейчас ее сердце разрывалось от ужаса и жалости.
Чужая фэйри обняла ее за талию.
— Отличная сцена. Я постаралась.
— Что ты наделала? — только и могла прошептать Айслинн.
Трэйси кружилась в танце, но одна ее рука безжизненно свисала, не то вывихнутая, не то сломанная.
— Что ты сделала с моими фэйри? — закричала Айслинн, отпихивая незваную гостью.
— Ничего.
Она махнула рукой, и парк обрел прежний вид. Летние девы, рябинники и Аобель — все были живы и здоровы. Но посреди лужайки, где обычно происходили танцы, пылал громадный костер.
— Рассказать тебе историю, королевочка?
Глаза у фэйри-ворона были такими же непроницаемо черными, как у Айриэла и Ниалла, но в этих глазах еще блестело и откровенное безумие.
— Хочешь услышать о том, что может приключиться в ближайшем будущем?
— Кто ты такая? — спросила Айслинн, пятясь назад.
Впрочем, она мгновенно догадалась. В парк явилась Бананак, исчадие войн и кровопролитий. Это могла быть только она.
— Давным-давно мир принадлежал мне. Тогда он представлял собой чудное местечко. Хаос шел со мной рука об руку, и наши дети пожирали живых. Сам великий Дорша пировал за моим столом.
Разрушительница уселась на корточки перед огнем. От обилия дыма и пепла день превратился в сумерки.
«Может, огонь и пепел — тоже иллюзии?» — подумала Айслинн.
Но ведь она прекрасно умела различать все уловки фэйри, которыми они дурачили смертных. Или есть более могущественные иллюзии, и сквозь них ей не прорваться?
— Бананак? Так тебя зовут? — спросила Айслинн.
— Скажем, я использую это имя.
Она странно, по-птичьи, наклонила голову и посмотрела на Айслинн.
— А ты, надо думать, та самая девочка с пепельными волосами, долгожданная королева Лета, от которой все ждут мира.
— Да, — ответила Айслинн, ощущая нарастающий жар костра.
Глаза Бананак вдруг широко раскрылись, а губы разошлись в улыбке, будто и она давно ждала появления королевы Лета.
— Пожалуй, ты мне понравишься, если сама войдешь в этот костерок. Пусть они исходят во взаимных обвинениях… Не бойся. Он совсем не жжется. Солнечный свет и огонь — почти одно и то же.
— Я так не думаю, — дрожащим голосом возразила Айслинн.
— А я бы поплясала под твои вопли. Ты не была бы одинока, — вкрадчиво увещевала Бананак.
— Нет.
Айслинн замерла. Она кожей ощущала хищный взгляд Бананак. И, как перед любым хищником, всякое внезапное движение могло оказаться опасным.
— Думаю, тебе лучше уйти.
— И ты не хочешь, королевочка, чтобы я ответила на твои вопросы? Я ведь много чего знаю.
— Но получу ли я правильный ответ?
Айслинн старалась говорить спокойным и ровным тоном, однако понимала, что безумная фэйри чувствует ее испуг. Надеясь, что следующий вопрос не будет ошибочным, Айслинн спросила:
— Скажи мне, что тебе нужно?
Слово «нужно» звучало не слишком уместно. «Хочешь» могло бы спровоцировать Бананак на какое-нибудь безумство. Еще хуже было бы спросить: «На что ты способна?» С веками смысл слов менялся. Неизвестно, как воспримет ее вопрос Бананак. Оставалось лишь надеяться, что он не разозлил фэйри-ворона.
Бананак вытерла руки о свои армейские штаны и встала.
— Когда владычество хаоса заметно уменьшилось, а это началось задолго до твоего появления, я стала давать советы. Я развлекала правителей военными играми накануне настоящих войн. Показывала им возможный исход сражений. Могу показать и тебе, когда мы достигнем края пропасти.
Айслинн молча смотрела на Бананак. Ей казалось, что пепел сковал язык, лишив ее возможности говорить. Другие фэйри не видели этой сумасшедшей. Они не видели даже огня, полыхавшего на лужайке.
Бананак медленно вошла в огонь. Языки пламени потянулись к ней, словно руки благодарных просителей.
— Ты видела кое-что из моих картинок… Мы близки к войне, королевочка. Это ты сделала ее возможной. — Пламя двигалось вслед за Бананак, опаляя ей перья. — Ты даешь мне надежду. За это я честно предостерегу тебя. Мы с тобой сейчас в равновесии. Иди и дальше своим путем, и я буду у тебя в долгу. Я давно тоскую по хорошей заварушке.
Нестерпимая вонь от горелой кожи и перьев смешивалась с приятным, успокаивающим запахом горящего дерева. Сочетание было странным и пугающим, как и хаос, воцарившийся в парке Летнего двора. Иллюзия это или нет, но Айслинн почти задыхалась от дыма.
Наступил момент, когда все фэйри увидели Бананак, стоящую напротив их королевы. Стражники бросились к Айслинн. Летние девы сбились в кучки. Аобель манила их всех в свой фонтан.
Бананак разразилась каркающим смехом, однако не дрогнула.
«Ей нечего бояться», — подумала Айслинн.
Затем устроительница хаоса наклонилась к Айслинн и шепнула ей на ухо:
— Хочешь, я быстренько с ними управлюсь? Наделаю из твоих рябинников дров для костерка? Вместе погреемся. А, королевочка?
— Нет.
— Жаль, — вздохнула Бананак. — Ты же сделала мне такой подарок. Война не за горами. А для бойни нужно пушечное мясо. Сейчас я тебе покажу, как это делается.
Ее руки и перья слились в одну движущуюся массу. Потом Бананак остановилась столь же внезапно, как и начала атаку. Поверженные рябинники поднимались на ноги. Им явно хорошо досталось. Один неподвижно лежал на траве.
Бананак взглянула на небо.
— Время бежит, а я еще не всех повидала. Мой король меня заждался.
С этими словами Бананак исчезла, оставив после себя панический ужас и сгустки хаоса.
«Куда она направилась? К Кинану? К Ниаллу? К Доний?»
Айслинн вовсе не хотела войны. Сама мысль о войне пугала ее.