– Конечно. На годы, десятилетия, века… Друг мой, я разделяю твое нетерпение, но что нам делать? Ты побывал на многих мирах, твой опыт не меньше моего… Тебе известно что-то о подобном случае? Находил ли кто-нибудь устройство даскинов размером с континент, способное производить эффекторы из этой черной жижи? Даже общаться с нами, принимать и посылать ментальные сигналы?
На сей раз Сигеру лишь захлопнул пасть и махнул рукой, не желая больше спорить. В хапторах странным образом сочетались решительность и прагматизм, не позволявший торопиться в неясной ситуации. Они были упрямы и в то же время расчетливы, что делало их нелегким противником во время Пятилетней Войны [31] . Но Сигеру'кшу все же был ученым, и его доминантной чертой являлась тяга к знаниям. На этом пути не стоило спешить, даже если слава первооткрывателя достанется другому.
Алиса зашевелилась, подняла головку, ее пальцы коснулись щеки Тревельяна. Он ощутил теплое дыхание жены – будто бабочка парила над его лицом.
– Кажется, мы нуждаемся в совете, – молвила она. – Разве у нас нет Советника? Там, на корабле? Свяжись с ним, дорогой. Он не провидец, как болтушка Обна Шета, но его мнению можно доверять.
– Она тебе по-прежнему не нравится? – Ивар усмехнулся.
– Змея! – вынесла вердикт Алиса. – Ведьма, змея и бесстыдница! Как-нибудь я тебе расскажу, что она мне предлагала! Расскажу, но не сейчас.
И она опять спрятала лицо на груди Тревельяна.
* * *
«Тварь… чудовище… монстр… – пробормотал Командор. Разумеется, не вслух – пребывая в виде кристалла в командном центре корабля, он общался с Тревельяном мысленно. – Что-то такое я слышал… Вспомнить бы, когда и где…»
«Может быть, в одном из миров, где приземлялся твой корабль? – спросил Тревельян. – На Тхаре или Рооне? Или на Ваале?»
«Нет. Точно не там».
«Кто-то говорил тебе об этом?»
«Говорил, иначе откуда у меня информация! Только вот какая?..»
«От дроми? От захваченных пленных?» – не унимался настырный потомок.
«Опять же нет. Я их в плен не брал, мой мальчик, я их жег и резал. Да и о чем с ними толковать? Жабы! [32] Шипят и квакают!»
Тишина. Потом:
«Твои соратники могли тебе рассказать… Вспомни, дед!»
«Вот что, голубь сизый, не мешай! – рявкнул в ответ Командор. Я вспомню, вспомню! Только заткнись и не лезь с подсказками!»
Считалось, что перенос разума в кристалл освежает память, позволяя без труда представить все, что индивидуум пережил за дни и годы телесного существования. Так, вероятно, и было, когда человека готовили к перерождению врачи Пантеона Славы [33] , в хрустальном дворце у вод Адриатики, под благостный шелест яворов и пиний. Дама преклонных лет могла вспомнить все подробности детства и юности, умирающий гений – свои научные свершения, полководец – битвы, парады и маневры, великий художник – каждый мазок написанных им картин.
Для этого имелись медикаменты и технические средства, однако главным был покой, покой и время для раздумий, когда отторгающий плоть человек вспоминает пережитое, укладывая в сознании свой бесценный багаж.
Но предок и призрачный Советник Тревельяна перебрался в кристалл совсем при других обстоятельствах, уже не человеком, а, в сущности, его останками. Тогда, пять с лишним столетий назад, он был не в лучшем виде – без обеих ступней, левая рука, плечо, бедро и поясница обуглены до кости, но медицинский имплант поддерживал жизнь; как говорили потом очевидцы, умирая, он командовал сражением еще семь или восемь минут.
«Паллада» шла на острие атаки, и во время перезарядки аннигиляторов, когда защитное поле ослаблено, дроми сумели его пробить – плазменный язык, слизнув орудийную башню и антенны дальней связи, добрался до рубки. Пилоты и навигаторы, чье место было у пультов, сгорели заживо, а мостик, где стоял Командор, растекся лужицей металла. Однако резервный пост уцелел, так что ему оказали помощь. Он скончался на руках своих офицеров – как тогда отметил в бортовом журнале старший врач «Паллады»: «от внутренних повреждений, несовместимых с жизнью». Медблок крейсера сильно пострадал, но, к счастью, сохранилось оборудование для сканирования мозга, новейший по тем временам и очень точный агрегат. Это устройство позволяло снять копию памяти, хотя, в общем-то, предназначалось для других задач, для исследования нейронных тканей перед сложными операциями. Тем не менее копию удалось снять и отправить на Землю с посыльным корветом. Тело Командора, по традиции, было захоронено в пространстве и сгорело в фотосфере Бетельгейзе. Копию памяти в те годы фиксировали в молекулярном коллоиде, объем которого был весьма велик, но с течением лет технология совершенствовалась, и на смену коллоиду пришли кристаллы. В таком кристалле Командор пребывал до сей поры.
Учитывая обстоятельства перерождения Командора, не стоило удивляться частичной зыбкости его воспоминаний. Последнее, что сохранилось в его памяти, – треснувшая обшивка крейсера, звезды в черном провале и обугленные трупы пилотов и навигаторов у разбитого пульта. Не лучший старт для того, чтобы отправиться в жизнь вечную, хоть и без тела. Впрочем, все виденное и слышанное им рано или поздно являлось для обозрения – разумеется, если постараться.
«Тварь, чудовище, монстр…» – повторил он, прикидывая, когда и где мог слышать о таком создании. В те времена, когда командовал крейсером, а затем эскадрой?.. Нет. Тогда он был при высоких чинах и хороших связях; узнав о чем-то необычном, он связался бы с Секретной службой, выяснил подробности, и это наверняка бы не забылось. До «Паллады» он летал на фрегате «Свирепый», сначала первым помощником, потом капитаном. Корабль-разведчик новой серии, зона контроля – Тир и Карфаген, миры системы Сириуса… Тоже нет. В те годы… – он ощутил, как подступает горечь, – да, в те годы у него была Паола-Моника… Из женщин, даривших его благосклонностью, самая верная и любимая… Она служила офицером связи на «Молниеносном» и погибла в бою… Редко, как редко они встречались! Он помнил каждое сказанное ими слово, крохотный отсек на борту фрегата, лицо своей спящей подруги, прикосновение ее руки… Но о чем-то таинственном и необычном они не говорили.