– Извините меня… извините меня… я больше никогда не буду… думать… о ваших красивых титьках… нет… ах… ах… прошу прощения, принцесса… ваши груди так прелестно упруги… но я больше не буду этого делать… о… какая мука… какая боль… я больше не буду думать о вашей бонбоньерке… графиня… я мечтал о том, как разорву вашу девственную плеву… милостивая графиня… но я знаю… мне это не позволено… и вы, принцесса… я воображал себе, как сношаю вас… но я знаю… что такого не может быть… прошу прощения…
– На колени! – приказала Ценци.
Он с готовностью бросился на колени:
– Вот… я лежу перед вами… во прахе… боготворимая… растопчите меня… я умру… в смирении…
– Ты должен целовать мне ноги. Сукин сын… – прорычала Ценци.
Я прекратила наносить удары. Он склонился до земли и покрыл её ноги страстными поцелуями. При этом Ценци так стеганула его по торчащему вверх заду, что розга просвистела в воздухе.
Он застонал и забулькал:
– Ах, графиня… у ваших ног… ваш пёс… ваш раб…
– Целуй мне влагалище… ты его оскорбил! – повелела Ценци ему.
Он выпрямился на коленях и погрузил лицо в лоно Ценци.
– Мразь… каторжанин… карманник… висельник… босяк… – поносила она его, охаживая при этом по плечам розгой.
– Не позволит ли… мне… и принцесса?..
– Сначала хорошо попроси… – велела Ценци.
Он повернулся ко мне, стоя на коленях, умоляюще сложил ладони и прошептал:
– Прошу вас… прошу вас… высокородная принцесса…
– Послужи красиво… – потребовала Ценци.
Он принялся служить точно собачонка, и у меня при виде этой картины едва не сорвался с губ внезапный смех, но одного взгляда Ценци оказалось достаточно, чтобы он умер, так и не родившись.
– Теперь пошёл к ней… – приказала она и нанесла ему для убедительности ещё один удар.
Он на коленях подполз ко мне.
Когда он коснулся поцелуями моих ног, и я ощутила на своей коже печать его горячих губ, озноб пронизал меня до самой раковины, и я так забарабанила розгой по его заду, выставившемуся кверху, как будто он был деревянным. Маленькие, ярко-красные капельки крови проступили на его посиневшей коже. Я продолжала лупить, подстёгиваемая щекотанием его губ.
– Высокородная принцесса… – прошептал он, – никогда больше гнусность, заложенная во мне… не должна… оскорбить вас… наказывайте меня… о, принцесса… вы жестокая… жестокая… но справедливая… я охотно страдаю… потому что заслужил это.
– Взять мохнатку… – крикнула ему Ценци.
Он выпрямился и прижался лицом к моему лобку. Его губы целовали каждую точечку, и каждый поцелуй пронзал меня в самое сердце, ибо во мне не осталось больше никаких других мыслей, кроме как быть опрокинутой и по всем правилам обработанной. Когда он опустил голову и добрался до моей раковины, я немного раздвинула ноги, чтобы облегчить ему доступ к внутренним лакомствам. Однако он только целовал губами. Языком он ничего не предпринимал. И эти горячие поцелуи распаляли во мне сладострастие гораздо сильнее, чем, если бы он лизал меня. Я прекратила бить, потому что целиком сосредоточилась на себе самой.
Внезапно он оставил меня. К нему подошла Ценци.
– Встать! – приказала она. Он поднялся на ноги.
– Положите… прошу вас… милостивая графиня… положите конец, пожалуйста, моей муке… жестокая… – взмолился он, обращаясь к ней.
– Хорошо, – ответила та с готовностью, – я сделаю это. Итак, кто будет первой? Принцесса или я?
– Принцесса… – попросил он, – если только она согласна проявить ко мне милосердие… принцесса.
– В таком случае, смотри сюда, – наставила меня Ценци, – ты берёшь его торбу вот так… – Она встала перед ним и взяла в руку мошонку, – и затем крепко сжимаешь её… но не яйца, а здесь… – она показала мне то место выше яичек, где можно было перехватить и запереть всю мошонку, – а другой рукой колотишь его по ногам и по ляжкам, куда придётся.
Я последовала её совету. Молодой человек стоял прямо, скрестив руки на груди, и я левой рукой крепко взяла его торбу и с такой силой перетянула, что мне стало больно пальцам.
Его штуцер ещё туже поднялся вверх и теперь раскачивался из стороны в сторону, точно камыш на ветру.
Другой рукой я принялась лупцевать его, а сзади его как бешенная обрабатывала Ценци. Удары её сыпались градом, и при каждом ударе его зад подавался вперёд и сообщал толчок штуцеру.
Молодой человек тем временем всхлипывал, кричал и лепетал что-то, а потом вдруг внезапно изверг из себя сперму. Произошло это столь непредвиденно, что белый сок угодил мне прямо в лицо.
– О, принцесса, – воскликнул при этом он, – о, милостивая графиня…
Ценци прекратила истязать его зад, когда увидела, что он брызнул. Но когда из него были выбиты последние капли, она отбросила розгу в сторону и пошла к дивану, чтобы присесть. Я, как была на корточках, осталась сидеть на полу, вытерла лицо и следила за тем, что же он теперь будет делать.
Я всё ещё надеялась, что этот странный человек начнет сношать меня или Ценци. Он же какое-то время неподвижно стоял на месте, целиком погрузившись в себя, затем собрался с силами и принялся одеваться. Торопливо, не глядя на нас, робко, с усталым и печальным выражением лица. Собравшись, он отошёл в дальний угол комнаты, где стоял шаткий стул, недолго повозился там с чем-то и потом форменным образом вылетел из кабинета, даже не удостоив нас взглядом.
Едва дверь за ним захлопнулась, как Ценци вскочила с дивана и одним прыжком оказалась в заветном углу. Там на стуле лежали два золотых червонца. Она схватила их, в каждой руке по одному и подняла высоко над собой, заплясала с ними по комнате и, в завершение, вручила один из них мне.
– Что? Ну, разве не здорово? – спросила она, и я, совершенно ошеломлённая, целиком и полностью согласилась с её мнением.
В самом начале второй половины дня за мной следом увязался мужчина в бархатном костюме. Внешне он походил на итальянца, у него были чёрные глаза, и он, как в те года было особенно модно у итальянцев и французов, носил козлиную бородку. Я свернула в боковую улочку, поскольку дело происходило на Грабене, и было только два часа пополудни. В упоминавшейся уже подворотне я подождала его. Он вошёл и в тёмном углу у ворот тотчас же взял меня за грудь, однако сделал это, скорее исследуя, нежели, собираясь поиграть ею.
– Ну, что случилось?
Так спрашивали почти все. И я сказала на это:
– Мне пойти вперёд? Здесь недалеко.
– Где? – спросил он.
– На Шёнлатерн-гассе…
– Нет, – заявил он, – я совершенно не собираюсь идти к тебе…
– Ладно, – с улыбкой сказала я, поскольку к такому развитию событий тоже была готова, – давайте останемся тут.
– Тут? – Он был удивлён.