В эту секунду на площадку выскочил один из янки — невысокий кривоногий крепыш. Притянув за собой симпатичную рыженькую деваху, он принялся скакать козлом, потешно выбрасывая в стороны ноги. Его рыжая партнерша так и покатилась со смеха.
— Пусть человек потешится, — великодушно заметил я. — Устали ребята. Соскучились по берегу.
— Вы с Патриком молодцы, — улыбнулась Лайла. — Выручили бедных американцев. Очень мило с вашей стороны.
Я скромно поклонился.
"Роллинги" умолкли, и вместо них полилась тягучая и удивительно нежная романтическая серенада, одна из тех, что так замечательно исполняют итальянцы. Я вытянул вперед руки и Лайла, улыбнувшись, припала ко мне и обвила мою шею обеими руками. От прикосновения её податливых грудей по моему телу пробежали мурашки. Пульс неистово заколотился. Я закопался носом в её душистые волосы, вдыхая чудесный и волнующий аромат. Лайла засмеялась, всколыхнув во мне новую волну дрожи. Я затрепетал.
— В чем дело? — с напускной невинностью спросила она.
— Сама знаешь.
— Допустим. Но хочу, чтобы ты сказал.
— Ну, хорошо: ты меня возбуждаешь, я сам не свой, я совсем потерял голову и готов танцевать всю ночь напролет, сжимая тебя в объятиях… Достаточно?
Лайла хихикнула.
— Да. Ты и вправду великолепен. Я просто хотела в этом убедиться.
— Ох, уж эти женщины, — вздохнул я.
Полчаса спустя мы по-прежнему кружили по танцплощадке, медленно топчась на небольшом пятачке и старательно не замечая музыку, которая словно нарочно играла быстрее и быстрее.
— Терпеть не могу быстрых танцев, — пробормотал я, едва передвигая ноги под какой-то особенно буйный рок-н-ролл.
— Умм, — промычала мне в ухо Лайла.
— Как от тебя хорошо пахнет! Ты вся благоухаешь.
— Ты тоже. Как называется твой лосьон?
— Обещаешь, что не станешь смеяться?
— Угу.
— "Мужчина — всегда мужчина".
— Очень соответствует.
— Спасибо. Стараемся. А твои духи?
— "Счастливый случай".
— Да неужели?
Лайла кивнула, прижавшись ко мне щекой и ещё теснее обняв за шею.
— Ты меня… так возбуждаешь, — прошептала она.
— Вот как… — неуклюже пробормотал я.
Мы продолжали молча кружить, сознавая, как колотятся наши сердца, и все ближе и ближе прижимаясь друг к дружке.
— Как жаль, что ты завтра улетаешь, — вздохнул я.
Лайла кивнула.
— Да, ужасно обидно.
— У тебя весь завтрашний день расписан?
— Нет, я занята только до полудня. Утром нас повезут в Пагуэру, но к двенадцати я должна освободиться.
— Пообедаем вместе?
— С удовольствием.
— На обратном пути из Пагуэры вас повезут мимо отеля "Сан-Винсент" в Магалуфе. Я буду ждать тебя там в двенадцать. Завтра вечером улетает куча моих клиентов и мне нужно проследить, чтобы у них не было никаких проблем. Может, потом поваляемся на местном пляже — заодно закрепишь свой загар.
— Чудесно! Я буду очень рада.
— Можешь прихватить с собой Аманду. Патрик наверняка захочет составить нам компанию.
Музыка замолчала, и я с сожалением выпустил Лайлу из своих объятий.
— Пойдем посидим?
Она звонко расхохоталась.
— Да, пора уже. Интересно, остальные ещё не слиняли?
Когда мы приблизились к столикам, которые по просьбе Патрика сдвинули вместе, то посреди белоснежного моря матросских роб, словно могучий остров громоздился Барни; примостившись на крохотном табурете, он напоминал мне циркового слона на железной тумбе.
Патрик привстал из-за стола и проводил Лайлу к её стулу.
— Я уже подумал было, что вы улизнули домой, — подмигнул он мне. Присоединяйтесь к нам — янки тут уже всего поназаказывали.
Я огляделся — и слегка обомлел. Столы просто ломились от бутылок. И не только столы. Американцы, похоже, назюзюкались вусмерть. Разгоряченные, раскрасневшиеся, с блестящими глазами, они громко хохотали и безудержно балагурили.
Внезапно мне стало не по себе. Вечер, так хорошо начавшийся, грозил обернуться крупными неприятностями. Ежась от нехорошего предчувствия, я оглянулся по сторонам. "Облегающий сапожок" и прежде славился шумными драками, которые нередко вспыхивали между испанцами и туристами — как правило, из-за женщин. Молодые испанцы порой отличаются удивительными простодушием и прямолинейностью, которые неверно истолковываются туристами. Пылкие иберийцы чересчур уж откровенно разглядывают женщин, а потом излишне настойчиво приглашают их потанцевать. Что касается матросов, то я их тоже легко понимал — два месяца в открытом море без женского общества — слишком жестокое испытание для молодых, полных сил янки. Море нерасплесканной энергии пока ещё только бурлило, не выходя из берегов, но уже в любую минуту грозило перехлестнуть через край.
Увы, долго ждать не пришлось.
Первому испанцу расквасили нос уже в полночь, когда Эль-Сид" исполнял свою первую песню.
* * *
Без четверти двенадцать народу в "Сапожок" набилось, как сельдей в бочку. Яблоку упасть было негде. Все стулья и табуреты были давно заняты и припозднившиеся аборигены теснились у стойки, жадно глазея на девушек.
Матросня к тому времени уже упилась в дупель. Двое янки, плохо рассчитав свои силы, уже валялись под столом, громко похрапывая.
Мы с Лайлой мирно кружились на танцплощадке, со всех сторон зажатые толпой танцующих (нисколько, впрочем, против этого не возражая). Возле нас переминался с ноги на ногу низкорослый матросик, тиская в объятиях роскошную рыженькую деваху.
Внезапно та заверещала, как недорезанная курица, и напустилась на чернявого испанца, который, пятясь, втягивая голову в плечи и пригибаясь, пытался ретироваться с танцплощадки.
— Ах ты, мерзавец! — завопила рыжая красотка. — Погоди, Педро, в следующий раз я тебе яйца оторву!
Ее разом протрезвевший кавалер, судя по выговору — уроженец Бруклина, проревел:
— В чем дело, кисенок? Что случилось?
— Он меня прямо за жопу ущипнул — вот что!
Матрос сорвался с места. На бедного Педро обрушился настоящий шквал. Или, скорее — торнадо. Цунами. Вам приходилось видеть ветряную мельницу? Представьте такой оживший ветряк, который беспорядочно и безостановочно молотит незадачливого соперника кулаками. Под градом ударов Педро в панике бежал, провожаемый громовым ревом. Девица вцепилась в рукав своего заступника, умоляя его остановиться и пощадить испанца.
— Хватит, Сэм, отпусти его, он того не стоит.