«Неужели, — думала она, — ему, моему избраннику, эти каменные стены и статуи, базары и цирки становятся дороже меня? Неужели я избрала не того? Может, я избрала создателя города, который, созидая, уничтожит Душу города?»
Увы, читать мысли Мераб не умел, иначе он смог бы переубедить любимую. Но юноша размышлял совсем о другом, и потому обида Хаят изумила его.
— Но почему, моя прекрасная? Почему ты столь сердита на меня?!
И Хаят не выдержала: слезы брызнули у нее из глаз и она сквозь рыдания выплеснула самую горькую из своих обид. Увы, сколь бы мудра ни была Душа города, сейчас она чувствовала себя обыкновенной молодой женщиной и потому совершала все ошибки, присущие молодости.
Мераб же онемел от слов любимой: как же она могла такое предположить?! Разве не для нее он творит этот мир? Разве не ее, свою любовь и единственную мечту, прославляет в каждом творении?!
Но отвечать упреком на упрек не стал, должно быть, его мудрости уже хватало на то, чтобы не спорить с женщиной, когда она не совсем права. Он просто обнял Хаят и прижал к своему сердцу. И задохнулся от совершенно нового, потрясшего его ощущения: это его часть, часть его мира, часть его души… Не просто любимая — единственная, столь же избранная им, сколь он избран для нее.
Желание защитить ее, утешить быстро переросло в совсем иное желание — слиться с ней, соединиться и тем доказать, что нет на свете женщины, более желанной, чем она, сейчас сторонящаяся его и пытающаяся понять, чего ей ждать в следующий миг.
Мераб постарался взять себя в руки, не торопиться, сдержаться. Он боялся своим порывом испугать Хаят. Но желание неумолимо сжимало свои тиски, кровь превратилась в жидкое пламя…
Мераб стиснул Хаят в объятиях. Ему хотелось стереть эти блестящие соленые ручейки, хотелось укрыть ее от всех бед, защитить. Хотелось согреть своими губами, всем телом. Что-то неразборчиво пробормотав, он властно впился в ее губы поцелуем.
Искра проскочила между ними, мгновенно воспламенившая их обоих, как воспламеняется бочонок с порохом. Облегчение, ярость, желание — все вложил Мераб в этот поцелуй. Сколько бессонных ночей он провел без нее! И вот теперь подавляемые страсть и вожделение вырвались наконец наружу.
Он почувствовал, что Хаят попыталась высвободиться, едва их губы соприкоснулись, и это робкое ее движение вызвало в нем свирепую потребность подчинять и властвовать. В ответ он лишь крепче стиснул ее руками и забыл обо всем, пока не услышал тихий умоляющий стон, пробившийся сквозь слепой туман горящей страсти, стон, вонзившийся иглой в его сердце.
Мераб поднял голову и глубоко вздохнул, пытаясь победить предательский жар, сжигавший тело. Лучше ему умереть, чем видеть, как она плачет!
— Не плачь, — сдавленно пробормотал он. — Не нужно, Хаят. Теперь мы вместе, мы всегда будем вместе, и потому нам дано преодолеть все.
Что-то болезненно сжалось в его груди, то, чему не было названия, но что заставило его ласково коснуться ее мокрой щеки. Хаят поспешно отвернула голову.
Жалость и необыкновенная, всепоглощающая нежность переполнили его сердце. Он снова притянул ее к себе, на этот раз осторожно, стремясь исцелить своей любовью. Хаят бессильно прислонилось к нему и тихо всхлипнула, уткнувшись в плечо.
Последние преграды, которые и так существовали лишь в воображении девушки, рушились на глазах. Она была такой мягкой и трепещущей; ее слезы насквозь промочили его платье и, кажется, проникли в душу. Он не хотел, нет, он просто не мог отпустить ее. И осознал, что ничего не жаждет сильнее, чем держать ее в объятиях, прикасаться к ней, защищать, оберегать, упиваясь ее близостью.
— Звезда моей жизни, счастье и радость моей души, — прошептал он, и, услышав незнакомые нотки в хриплом голосе Мераба, Хаят сдержала рыдание. Руки, гладившие ее по спине, скользящие по изгибу бедер, вселили странное спокойствие… Она поняла причину внезапных перемен в Мерабе, и почувствовала, что нуждается в утешении. Окончательное исцеление пришло вместе с невероятной душевной болью.
Чуть отодвинувшись, она заглянула в глаза юноши, и слезы мгновенно высохли при виде нежности и участия в них. Мераб взял в ладони ее мокрое лицо, чуть коснулся губами губ, нагнувшись, поднял ее на руки и молча положил на ложе.
Наблюдая за дрожащей Хаят, Мераб неожиданно заколебался. Его плоть требовала удовлетворения, желание, настойчивое и острое, пронизывало тело, но при виде этой беззащитной и в то же время гордой женщины он невольно замер. Она обхватила себя руками, словно пытаясь отгородиться от него, спрятаться от его чувств, хотя только что жаждала их более всего в мире. Она пыталась отгородиться своей обидой от понимания того, что он, даря себя городу, также дарит себя и ей.
Мераб понял, что сама она сейчас не сделает к нему ни шагу. Он же горел желанием помочь, поддержать и… другим желанием, куда более низменным. Выбор оставался за Хаят.
(Как странно, что именно те, кто самой судьбой предназначены друг для друга, весьма часто сомневаются в этом, каждый день проверяя на прочность нить, что связывает их души. А те, кто менее всего создан для совместной жизни, попросту не задумываются об этом и не пытаются порвать с нелюбимым, убежать, скрыться. Они просто каждый день своей жизни посвящают тому, что отравляют радость и само существование своему врагу, которого утром находят на своем ложе.)
— Хочешь, чтобы я покинул тебя? — едва слышно вымолвил он.
Повисла напряженная тишина.
— Нет, — шепнула Хаят.
Вопрос в глубине его глаз завораживал. Мераб погладил девушку по щеке. Он больше не может стоять рядом и не касаться ее, больше не может ждать. Он хотел ее, хотел насладиться ее объятиями, погрузиться в ее влажную тугую плоть, упиваясь головокружительным ароматом ее тела…
Мераб осторожно вытащил из ее волос ленты, которые берегли кудри от ветерка, и, зарывшись пальцами в густые пряди, прильнул к ее губам. Странно, что простой поцелуй имеет силу пробудить в человеке неутолимую жажду, почти волчий голод…
Ее дрожь отзывалась эхом в его теле, пробегая по коже мелкими волнами озноба. И это ненадолго вернуло Мераба к реальности.
— Ты дрожишь, моя греза… — пробормотал он.
С невероятной нежностью Мераб встал на колени перед ложем. Тем самым, где еще вчера они дарили друг другу себя, не ощущая ни ревности, ни страха, ни боли. Ступни и пальцы Хаят и впрямь были ледяными. Он осторожно начал их растирать. Хаят едва слышно застонала. Немного согрев ее, Мераб осторожно совлек с нее пеплос, а потом, стараясь не запутаться в полупрозрачных шелках, и нижний, почти невесомый ионийский хитон. Кожа Хаят блестела, как слоновая кость, тугие перси просились в его ладони, горошины сосков сморщились и затвердели.
Неистовая потребность в этой женщине снова вонзилась в него хищными острыми когтями. Только Хаят — воистину, она, в первую очередь, его душа — способна заставить его жить дальше. Только ее вкусом он хочет упиваться; только ее обольстительная красота снится ему по ночам. Как он хотел видеть ее неистово бьющейся, придавленной его телом!