Многоголосый базар остался позади. Белые стены и белые заборы-дувалы сияли в свете полуденного солнца. Казалось, что ничто живое не в силах выдержать изнурительного зноя. Только об одном мечтал путник — встретить водоноса. Или, быть может, добраться до прохладной тени и испить освежающего зеленого чая.
«О да, конечно чая… Зеленого чая и непременно с мятой…»
И, словно по волшебству, прямо перед путником выросли стены харчевни — ароматный дымок готовящегося мяса яснее ясного подсказывал, что хочется уже не только пить, но и основательно подкрепиться.
«Да будет так!» — подумал странник и вошел в распахнутую настежь дверь. Полумрак после ослепительно белых улиц показался непроглядной чернотой. Но вскоре глаза привыкли, и путник разглядел и длинный стол с деревянными лавками, и горящий очаг, на котором кипел под неплотно прикрытой крышкой котел. Оглушительный запах кофе позволил, пусть и на миг, забыть и об усталости, и о том, что цель путешествия еще так далека.
Жара заставила прятаться, казалось, всех: и жителей соседних улиц, и иноземцев. Вот так из сетований на невыносимое пекло и родился общий разговор. Достойные мужчины обменивались вполголоса короткими фразами, полностью соглашаясь со своими уважаемыми собеседниками. Склонялись в поклонах чалмы самых разных оттенков зеленого и черного, синего и винно-красного.
— Увы, мой добрый сосед, — говорил зеленщик Хасан, которого зной прогнал с базара. — Я не помню столь страшной жары с той поры, когда наш город едва не выжег страшный дракон, что прилетал из-за гор…
— О да, Хасан, я помню те страшные дни… Тогда твоя жена родила первенца…
— Нет, второго. Сына… Мы назвали его так же, как звали нашего царя, да продлит Аллах милосердный его годы без счета, Рахманом…
— Увы, сосед, только твой Рахман остался у тебя в лавке… А вот царский сын…
— А что случилось с царским сыном? — подал голос путник, которого беседа соседей с каждым мигом занимала все больше.
— О добрый странник. Много необыкновенных слов говорилось о втором царском сыне в те дни, когда он был совсем мальчишкой… Еще более странная слава шествовала за ним в те годы, что провел он в блистательной Кордове — городе несравненной мудрости и удивительных, особенно для человека молодого, соблазнов. И лишь долгое странствие во славу магараджи Райпура прославило нашего мудрого Рахмана, воздав наконец ему те почести, которых он вполне заслуживал.
— О да, не каждому в этом мире воздается по заслугам его…
— Воистину, это так, путник, это так. Полагаю, тебе, иноземцу, сие ведомо лучше, чем многим иным.
— Ты прав, почтеннейший.
— Что же привело в наш городок тебя, о мудрый и немногословный житель полуночи?
Северянин улыбнулся — от льдисто-серых глаз к вискам разбежались многочисленные морщинки, выдавая его немалый возраст.
— Сказки, почтеннейший… Вот уж не один десяток лет охочусь я по всему миру за сказками и преданиями, притчами и баснями… Быть может, некогда добрый бог смилостивится надо мной, позволив написать об этом книгу или даже несколько книг. А пока я лишь смиренный собиратель историй о джиннах и сокровищах, тайнах и магах, о прекрасных царевнах и злых мачехах…
Теперь уже улыбнулся зеленщик.
— Значит, уважаемый, ты наконец обрел то, что так долго искал. Ибо во-он там, видишь, в дальнем углу, наблюдает, как стынет чай, самый мудрый из мудрецов и самый болтливый из мудрецов башмачник Маруф. Пусть не смущает тебя его скромный чин — за советом к нему обращаются царедворцы и маги, жители полудня и полуночи. Никто, клянусь своей новой чалмой, не сможет рассказать больше историй, чем он. Думаю, тебе придется поселиться на постоялом дворе почтенного Ахмеда, ибо беседы с Маруфом займут у тебя не одну дюжину дней. А сколько времени тебе понадобится, чтобы записать все, Маруфом рассказанное, я представить себе не могу…
— Благодарю тебя, уважаемый! — Северянин низко поклонился и встал.
Всего несколько шагов понадобилось ему, чтобы опуститься на подушки рядом с низким столом, на котором сиротливо остывал чай башмачника.
— Правду ли говорят, о почтенный Маруф-башмачник, что ты знаешь всех в этом прекрасном городе?
— Это правда, путник. Как правда то, что прибыл ты сюда из далеких полуночных земель, как правда то, что твои башмаки истерты о скалы вокруг нашего города, а чалма… Столь необыкновенной чалмы не видел наш великий город, должно быть, со дня своего основания…
— О да, мудрый башмачник. — Путник улыбнулся в ответ. — Я действительно прибыл сюда из земель полуночных, я и в самом деле исходил все горы вокруг этого прекрасного города, а чалма моя… Ох, Маруф, чалма моя видела столько, что, думаю, ей мог бы позавидовать и ты сам.
Башмачник мерно кивал, задумчиво поглаживая ладонью узкую бороду. Появление этого светловолосого и светлоглазого странника сулило городу новые беспокойства, а самому Маруфу — долгие часы размышлений о происшедшем, а потом, куда позже, — о тщете и суете всего земного.
— Но почему ты, путник, спросил меня? — Старик с подозрением взглянул на собеседника из-под седых бровей.
— Даже до наших далеких краев дошла удивительнейшая история о горах, в которых прячутся пещеры, полные сокровищ, тайн и коварных дьяволов… Вот я и пришел, чтобы своими глазами все это увидеть… И, быть может, найти пару-тройку золотых монет…
Маруф с удивлением поднял глаза на странника — ведь тот всего несколько минут назад говорил зеленщику Хасану о том, что собирает сказки. Но, должно быть, не следовало указывать этому жителю полуночи на столь откровенную ложь — кто знает, зачем он лгал Хасану и отчего сказал правду ему, Маруфу. Хотя, быть может, все было наоборот — Хасан услышал правдивые слова, а он, Маруф, — не совсем.
— Мой мальчик. — Старик негромко рассмеялся. — Не одну сотню лет ходят легенды о коварных пещерах и горных дьяволах, не одну сотню лет появляются в горах юнцы вроде тебя, чтобы найти «пару-тройку золотых монет»… И, о всемилостивый и милосердный Аллах, не одну сотню лет идет по нашему базару молва, что очередной юный искатель сокровищ разбился об острые камни, какими усеяно дно узких и глубоких пропастей…
— Но это обыкновенный риск, мудрый башмачник. Чего не отдашь за десяток-другой золотых монет?..
— О юноша, боюсь, что к концу нашей беседы это будут уже два-три сундука…
— Ну что ж, это тоже неплохая добыча… Для одинокого и небогатого путника.
Башмачник замолчал. Молчал и путник. Быть может, он не хотел тревожить собеседника понапрасну. Но, быть может, придумывал новый, более язвительный вопрос.
Первым не выдержал Маруф:
— Но почему же ты, юный странник, спросил меня о том, знаю ли я всех в нашем воистину великом городе, да хранит всемилостивый и милосердный Аллах его денно и нощно?
— Потому, — ответил юноша, — что я хочу познакомиться с почтенным Али-Бабой, удивительная история которого долетела и до наших полуночных мест. Никто, как сказали мне у входа на ваш великий базар, никто лучше тебя не знает этой истории… Или они ошибались?