— Вы ее мать?!.
Конечно, эта белокурая стройная женщина не могла быть сестрой Яны. Они были похожи, и в самом деле, как двойняшки, — но между ними лежало расстояние лет в тридцать.
Ответ затянулся всего на несколько секунд. Выражение ее глаз я не могла разглядеть, но голос звучал ровно.
— Боюсь, я не совсем вас понимаю. Могу я узнать, кто вы?
— Конечно, Маргарита Викторовна. Сейчас я вам все объясню. Только на лестничной площадке это не совсем удобно, да и соседям нас слышать ни к чему. Вы не разрешите мне войти? Уверяю вас, я не собираюсь нарушать Уголовный кодекс.
— Можете не уверять. — Она горько усмехнулась. — Брать у меня тут все равно нечего, сами увидите. И потом: я, знаете ли, уже ничего не боюсь. После всего, что со мной в жизни случилось… Пожалуйста, проходите.
Олехновская отступила от двери, пропуская меня внутрь очень небогато убранной, но уютной и опрятной однокомнатной квартирки. Впрочем, бросив беглый взгляд по сторонам, я отметила, что это стремление к уюту скорее является данью привычке, каким-то чисто механическим следованием традиции, чем проявлением гармонии женской души. По-моему, душа этой женщины — насколько я ее успела почувствовать — давно забыла, что такое гармония.
— Сюда, пожалуйста. Присаживайтесь. — Хозяйка указала на кресло, накрытое клетчатым пледом, и сама опустилась в другое. — Только должна предупредить, что времени у меня совсем не много: спешу на работу. Так что постарайтесь, пожалуйста, покороче. Итак?..
— В таком случае я начну без предисловий: мы обе — деловые женщины. Не удивляйтесь, Маргарита Викторовна, но я — частный детектив из Тарасова. Зовут меня Татьяна Иванова, и в Самару я прилетела специально, чтобы встретиться с вами по делу, которое в настоящий момент расследую. Документ, подтверждающий мою личность и род занятий, могу предъявить.
— Секунду! — Хозяйка подняла руку, небрежно лежавшую на подлокотнике кресла. — Документ предъявлять не надо. Я в курсе, что этот бизнес развивается и в нашем Отечестве. Скажите мне только одно: вы представляете интересы моей дочери? Да или нет?
— Врать не буду: я действительно против нее. Если, конечно, мы говорим об одном и том же человеке — Янине Звонаревой. Не скрою, для меня стало полнейшей неожиданностью, что ее мать находится в добром здравии! Ваш адрес я узнала совершенно случайно.
— Меня это не удивляет. — Усмешка опять искривила красиво очерченные губы Маргариты. — Ведь моя дочурка меня заживо похоронила! Но я, как видите, на этом свете зажилась… Хорошо, чего же вы хотите от меня, Татьяна? Думаю, вы уже поняли, что со своей дочерью отношений я не поддерживаю.
— Мне нужна правда, Маргарита Викторовна. Скажу вам честно: ваша дочь замешана в очень серьезных делах. Даже больше: я не сомневаюсь, что она совершила… преступление. — В последний момент я заменила все-таки слово «убийство» на понятие более обобщенное. — Но мотивы ее поступков кроются в ее прошлом, которое мне не известно. И никто не сможет пролить на него свет, кроме вас. Я понимаю: это, наверное, дико, безжалостно, что именно к вам я пришла за такой информацией, и прошу меня простить…
— Не надо…
Глубокий, сочный голос внезапно охрип: он и в самом деле прозвучал будто с того света. Но глаза, глядевшие сквозь меня, были сухи.
— Не надо этих слов, Татьяна. Все это… давно отболело и умерло. Я привыкла к мысли, что произвела на свет нечто чужеродное, не совместимое с понятием «человек». И я ничему уже не удивляюсь — даже тому, что сказали вы только что. Женщина, которую когда-то я звала своей дочерью, способна на что угодно. Я это знаю. Наверное, это моя судьба. Наказание за какие-то грехи…
Хозяйка замолчала, все так же неотрывно глядя в какую-то неведомую точку пространства. А может, времени? Не знаю… Мне показалось, что это молчание длится целую вечность, но я не рискнула нарушить его.
Наконец Маргарита Олехновская ожила. Выпрямилась в кресле. Теперь это была почти та самая, прежняя деловая женщина, и она приняла решение.
— Хорошо. Вы в обратный путь когда собираетесь?
Я ответила, что хотела бы уехать в пять часов тарасовским скорым: за последние трое суток я до такой степени налеталась, что одно только слово «самолет» вызывало приступы тошноты.
— Понятно. Значит, вечера у нас нет. Тогда мы сделаем так. С утра мне надо быть на службе обязательно, а с обеда постараюсь отпроситься у начальства. Не насовсем, так хотя бы на час-полтора. Этого нам должно хватить: не думаю, чтобы у меня было очень много информации для вас, Татьяна. Так что до обеда вы уж погуляйте, город наш посмотрите, а к часу приходите: я буду уже дома. Заодно и пообедаем. Договорились? А сейчас простите: даже кофе предложить вам некогда.
Это было даже больше максимума, на который я могла рассчитывать. А кофе — найду, где его выпить. Уже на пороге я не удержалась и спросила:
— Маргарита Викторовна, а вы и в самом деле служите в милиции?
— Что, «агентура» из числа соседей доложила? — улыбнулась она. — «В милиции» — пожалуй, слишком общее. Я начальник паспортного стола райотдела. Как видите, до «передовой» далеко.
— Ну, это как посмотреть…
Убить в красивом приволжском городе несколько часов для человека, имеющего деньги, не составляет труда. В пятнадцать минут второго я уже сидела на крошечной кухоньке Маргариты Викторовны Олехновской за столом, покрытым веселой клеенкой, и уплетала вкуснейшую окрошку. После уличного пекла ни о чем другом я и не мечтала, но сковородка на плите аппетитно пахла котлетками и жареной картошкой. Мой вклад в обед состоял из шоколадно-вафельного торта — самого приличного, какой нашелся в самарских кондитерских.
— Таня, я все утро думала о нашем разговоре… Давайте договоримся с вами так. Вам я, конечно, расскажу все, что знаю. Препятствовать раскрытию преступления не могу, тем более — после всего, что вы мне рассказали об этом деле. Но… Никому другому ничего рассказывать я не хочу, вы понимаете? Свидетельствовать против собственной дочери… Все-таки она мне дочь, какая бы ни была! Я вам говорила, что забыла об этом, но вы не верьте, Таня: мать не может забыть, что она мать, никогда…
— Я понимаю, Маргарита Викторовна. Разговор останется между нами, обещаю. Впрочем, я думаю, что для суда — если он состоится — показания ваши все равно не были бы решающими: вам же ничего не было известно о преступлениях, ведь так?
— О тех, которые расследуете вы, — разумеется, нет.
Мы обе продолжали старательно избегать страшного слова — как будто теперь это могло что-то изменить!
— Но я знала о другом: моя дочь собиралась совершить подлог — подделку документов. И даже просила меня помочь ей в этом.
Мне с трудом удалось направить очередную ложку окрошки в нужное горло. Ну и ну! «Послужной список» Яночки Звонаревой еще богаче, чем я думала!
— Какие документы? Зачем?
— Паспорт. Ей нужен был «чистый» паспорт, без браков и разводов. Ведь Яна побывала замужем, Таня, даже дважды. Собственно, из-за ее разрыва с первым мужем наши отношения и прервались. А этот ее очередной кандидат — Алексей, да? — был категорически против разведенной невесты. Тоже с запросами молодой человек… Вот ей и пришло в голову слегка «подчистить» свое прошлое. Я подозревала, конечно, что дело там вовсе не в «большой любви», как сказала мне она. Ну, теперь-то вы объяснили мне все как по нотам: за Алексеем — большие деньги и красивая жизнь. А других ценностей у моей дочки никогда и не было.