— Значит, Яна связалась с вами по поводу паспорта? Когда это было?
— Первый раз она позвонила в конце ноября. Прошлого года, разумеется. До этого в течение трех лет я ничего о ней не слышала. Ну, почти ничего: как-то раз через знакомых получила весточку, что Яна вышла замуж за какого-то «крутого» — этого самого Звонарева. Кто-то там случайно столкнулся с ней в Москве, и она поделилась своим счастьем, — таким вот образом и до Самары докатилось, люди рассказали… Да, и вдруг она звонит собственной персоной! Откуда — этого не потрудилась мне сообщить, но звонок был явно междугородний. Разумеется, я сразу поняла: ей что-то от меня нужно. Потому что никаких оскорблений и претензий — все «мамочка» да «дорогая»… «Прости меня за все», — даже такое я услышала! Оказывается, никакого Звонарева уже нет и в помине: «он оказался последним негодяем». Что у них там вышло, она не распространялась: должно быть, просто выставил ее муж за какие-нибудь художества. И вот теперь-то наконец она встретила «настоящую любовь», но Алеша и слышать не хочет о разведенных: не собирается он, видите ли, подбирать чужие объедки… Вот тут и должна была, по сценарию, пригодиться мамочка с ее опытом и связями в паспортных сферах!
Маргарита резко отодвинула табурет, собрала пустые тарелки.
— Конечно, вы отказались?
— А что, я должна была согласиться? — Хозяйка яростно орудовала деревянной ложкой, раскладывая второе. — Нет уж. Хватит с меня и тех глупостей, которые творила из-за нее всю жизнь. Стыдно вспомнить, как заискивала перед учителями, покрывая дочкины прогулы. Выдумывала глупые истории про собственную болезнь… Как бегала вместе с ней по стадиону, чтобы заставить сдать нормы ГТО. Как пристраивала в медучилище и сама провожала чуть ли не до аудитории, чтоб не сбежала на гулянки… Выходит, на себя только и должна обижаться: не смогла воспитать единственную дочь. Оказалась скверной матерью, хотя только о материнстве и мечтала в девчонках… Вы ешьте, ешьте, Таня, я еще подложу.
— А отец Яны?
— Бросил нас, когда дочка пошла в первый класс. Завел другую семью и подался с ней куда-то на Север, за большими деньгами. Участие Бориса в воспитании дочери ограничивалось алиментами. Я понятия не имею, поддерживает ли Яна отношения с ним сейчас. Думаю, вряд ли: после того, как все «северные» деньги превратились в пыль, отец тоже стал ей не нужен.
Словом, портрет «белокурого ангелочка» вырисовывался достаточно ясно. Только место все же этому портрету было не под куполом храма… Но связи этой ведьмы с Сашей Ветровым я все еще не видела. Олехновская никогда не слышала раньше эту фамилию и не знала ни о каком Александре. А впрочем, я ведь спросила ее мельком, в самом начале…
— Маргарита Викторовна, вы рассказали про первый звонок дочери. Были и другие?
— Еще один, вскоре после Нового года. Постойте-ка… Я пекла пирог, он у меня еще подгорел, пока я разговаривала… Значит, это было вечером шестого января. Тема была, разумеется, та же самая. Она спросила, не надумала ли я помочь ей, я ответила, что зря она теряет время и деньги. Словом, тот разговор ничем хорошим не кончился, как и первый. Слова, которые она мне выговаривала, вряд ли вам помогут, Таня: они имели отношение только ко мне.
Нет более отвратного чувства, когда ничем не можешь помочь хорошему человеку!
— Никаких новых имен, фактов Яна не называла?
— Нет, звучало только имя ее жениха, Алексея, — как и в тот раз. Она кричала, что единственное препятствие — это ее паспорт, и что я — враг ее счастью…
— Вы поняли, откуда она звонит?
— Да, разговор был не по автомату, и телефонистка сказала: «Ответьте Пятигорску». Я, помню, очень удивилась: из Пятигорска мне звонили всего один раз в жизни. Сережа, первый муж Яны. Но это было очень давно. Сергей потом погиб… Погодите, Таня: вы сказали, этот мальчик, Саша, был спортсменом? Но Сергей тоже был спортсменом, горнолыжник, очень известный, и…
— Сергей Жиров?!
Конечно, я и раньше могла бы догадаться, чтобы теперь не ронять вилку на фарфоровую тарелку. Если бы в свое время повнимательней прислушалась к «гласу народа», исходившему от сольской почтальонши Анны Ивановны. Ведь вот не детектив с лицензией, университетов, небось, не кончала, а сразу, безошибочно, одной своей только врожденной мудрой проницательностью, как лакмусовой бумажкой, «проявила» мерзавку! Только одно и извиняет тебя, Таня дорогая: что сама ты видела эту Яночку только раз да и то — мельком. Мелькнуло живое изображение — и исчезло, остались одни разговоры: «Яночка добрая, Яночка хорошая, Яночка наш ангел-хранитель…»
— …На том самом знаменитом чемпионате они с Сергеем и познакомились, — врезался в мои нелицеприятные размышления голос Маргариты Викторовны. — Яна в Австрии проводила отпуск со своим другом — так это теперь называется. Один здешний банкир, в отцы ей годился. А Яне только двадцать два исполнилось… Разумеется, никто моего мнения об этой связи не спрашивал. Правда, жила она уже отдельно: он ей квартирку купил. Ну, а чтоб жениться, — об этом и речи быть не могло: свою семью этот «друг» бросать не собирался. А тут Жиров подвернулся: молодой, красивый, и слава при нем, и будущее… И он сразу все это бросил к ее ногам! В общем, из Австрии они вернулись уже вместе. Из Москвы Яна отбила мне телеграмму: «Встречай с мужем». Я не знала, что и думать… Еще картошечки, Таня? Я поставлю чайник…
Добавку я решительно отвергла: от такой острой информационной «приправы» все съеденное казалось гораздо тяжелее.
— Как я потом узнала, это Сергей настоял, чтобы поехать ко мне познакомиться. В то время моя дочка еще не рассказывала всем, что ее мама погибла в автокатастрофе… А вот у Сережи родителей не было, его воспитывала тетка-старушка. Славный он был парень, Сережа. Добрый, душевный. Даже «звездная болезнь» его не коснулась: он будто стеснялся всего этого — известности своей… А уж к Яне-то как относился, господи! Кроме нее, никого для него на всем свете не было. И ни одного упрека насчет «чужих объедков»… Как я радовалась тогда, Танечка! Надеялась, что его большая любовь и ей душу очистит, человеком сделает. Да куда там…
За чаем я услышала окончание этой печальной повести о большой любви и большом предательстве. Впрочем, ее концовка и без того легко угадывалась.
Молодые уехали в Харьков: Сергей еще жил там, будучи гражданином России, хотя совмещать это становилось все труднее. Вскоре Яночка Жирова прислала матери письмо, полное жалоб на жизнь: средств не хватает, переезд в Москву затягивается и, кажется, зря она, поддавшись уговорам мужа, поторопилась забеременеть… Маргарита отписала дочке, что это, мол, горе — не горе, что многим живется куда хуже, и что у нее есть главное: порядочный, любящий муж, с которым она должна оставаться и в радости, и в беде.
Как восприняла Яна мамины наставления, Олехновская узнала очень скоро. О полученной зятем травме позвоночника сообщила ей тетя Сергея. Старушка плакала в трубку и уговаривала Маргариту Викторовну приехать: у молодых «что-то неладно». Пока теще удалось взять отпуск на работе, прошло больше недели. В харьковской квартире Жировых дочь она застала, собирающей чемоданы. Яна сообщила потрясенной матери, что Жиров дает ей развод и даже о хорошей работе для нее договорился — в реабилитационном центре Госкомспорта под Москвой. Приступать надо немедленно, так что она улетает сегодня вечером.