По странной случайности модельки тоже не имели алиби. Одна находилась в туалете, другая из автомата добыла кофе и пила в гордом одиночестве, третья убежала по делам (ее вызвали по телефону) и так далее — у каждой нашлось какое-то важное дело, словно назло! Впрочем, по сравнению со смертью абсолютно все дела, намерения и желания видятся мелкими и жалкими. Модельки выходили после допросов в полуобморочном состоянии, но предъявить кому бы то ни было, видимо, нечего, и полицейские укатили ни с чем. Ника выпроводила девиц, заперла дверь и рухнула на пол. Подложив под голову свернутый плед, пролежала допоздна. И осталась бы до утра — неважно, что пришлось бы спать на полу, в конце концов, не на голом же, он покрыт мягким ковролином. Но вокруг витала смерть, это было нечто живое, только соткано из другого материала. Во всяком случае, стоило Нике закрыть глаза, она могла бы поклясться, что некто появлялся в студии и бесшумно перемещался по воздуху в поисках добычи… Фу-фу, ощущение отвратное. Ника с трудом поднялась, решив переночевать дома, баулы с аппаратурой оставила у Толика — утром заберет.
Выйдя из офис-центра, она глубоко вдохнула, задержав воздух в груди, вот чего не хватало — воздуха. Душно, хотя очень свежо. И непривычно пусто. Вдаль убегала дорожка из фонарей по обеим сторонам аллеи, тишина стояла вовсе не городская… могильная. Но здесь свободней во всех смыслах, вероятно, эффект расширенного пространства дает иллюзию свободы, а не ловушки, стесненной панельными стенами. Ника пересекла площадку перед офис-центром, сбежала по ступенькам и услышала:
— Девушка!.. Постойте!..
Не успела она сообразить, что обращаются именно к ней, как молодой человек, похожий на Винни-Пуха (но очень большой), очутился рядом. Он улыбался. М-да, улыбка завоевала бы первое место на конкурсе дураков. Как назло, не было под рукой фотоаппарата, а еще говорят, будто Ника с ним спит и даже сексом занимается исключительно с фотиком, дескать, это новый вид патологии. Он улыбался и ничего не говорил, наверное, обознался.
— Вы мне? — спросила Ника.
— Да, — закивал радостно Винни-Пух. — Вы же Ника? Фотограф?
— С утра была ею. Хотите записаться на съемку? Давайте завтра…
— Нет, нет, я по другому делу. Очень важному.
— Все равно приходите завтра…
И тут Ника осеклась, вытаращив глаза: из-за фигуры Винни-Пуха появился еще один тип — высокий и брутальный, с трехдневной щетиной на скулах, притягивающий глаз уже тем, что разительно отличался от безликого большинства своей исключительно киношной внешностью. Однако! Что-то в нем знакомое показалось, где-то она видела эту безупречность… Ника молниеносно листала страницы прожитых дней, отыскивая парня в архиве памяти. Узнала! Недаром же говорят: фотографическая память!
— Мой друг попал в беду, — тем временем лепетал Винни-Пух. — И знаете, Ника, вы можете ему помочь…
— Я? — Она начала тихонечко отступать назад, ведь там, в здании, Толик, он придет на помощь, если только услышит Нику.
— Да, вы. Сейчас от вас зависит его… жизнь.
— Слава, она собирается удрать, — шепотом предупредил Глеб.
Ника услышала шепот и поняла по-своему: ее хотят или прибить, или проучить, что одинаково плохо. Пришла мысль не бежать сломя голову, хотя это было бы вполне логичным решением, только у двух негодяев ноги наверняка длиннее. Если судить по росту, эти ноги точно догонят, ведь они не в парке, где можно обмануть маневрами, лавируя среди кустов. Ника достигла первой ступеньки, стала на нее и внезапно, не думая, хватит ли у нее сил, толкнула Славу. Тот пошатнулся, взмахнул руками… и благодаря поддержавшему его Глебу не упал. Всего мгновение. Но этого мгновения хватило Нике, чтобы ринуться в здание. На всякий случай она завопила на манер простой бабы, которой подпалили задницу, противнейшим голосом, сама его не узнала:
— Спаси-ите-е!.. А!.. Убива-ают!.. А!..
И что было делать парням после дикарской выходки? Ждать, когда из высотки вывалит куча охранников, помирающих от скуки? Чтоб сначала отдубасили, затем законопатили в кутузку? Ага, щас. Слава с Глебом, не сговариваясь, одновременно дунули на соседнюю улочку со скоростью баллистических ракет, способных снести на своем пути все, что им помешает. Запрыгнули в автомобиль. Глеб не успел дверцу захлопнуть, а Слава, судорожно дергая рычаг коробки передач, отчего машину дергало, как от фибриллятора, выехал с парковки.
— Я предупреждал: она психованная, — бросил упрек Глеб.
— Еще бы не быть ей психованной! — процедил Калинин, выезжая на главную дорогу. — После сегодняшнего экстрима?
— Это ты про нее? — завелся Глеб. — Какой экстрим, где? Видел, как она скакала вокруг трупа? Девчонка, бедная, лежит на асфальте вся в крови, а она ее — щелк, щелк! Папарацци хренова!
— Если бы ты не показал свою образину! — рявкнул Слава. — Она была готова к диалогу со мной. Ты все испортил! Зачем подошел? Зачем?!
— Откуда я знал, что она узнает меня! От нее все что угодно ждать можно, я подстраховал тебя и, как видишь, не напрасно. Ты мог упасть, разбить голову… Куда ты, куда?
— Пока прямо, — буркнул Слава.
— Поворачивай! Нужно выяснить, где эта гадючка живет!
Вернулись без проблем, ведь в этот час машин на дорогах и в крупных городах мало. На этот раз Слава поставил машину напротив центра в тени.
— Интересно, там она или уже уехала? — ворчливо произнес он, устраиваясь в кресле полулежа. Так ведь целый день проторчали в этом переулке, устали.
— Там, там, — заверил Глеб, принимая ту же позу. — Слишком мало времени прошло. Так… Ждем, когда выйдет наша папарацци и осторожненько едем за ней.
* * *
Никогда Ася не будет любить другого мужчину с такой силой, как сидящего напротив, поэтому никогда не грубит ему, почти не спорит с ним, не возникало и желания поступить наперекор, сделать назло. Смакуя умопомрачительный ужин в ресторане, она улыбалась благодарно, а он… он не сводил с нее восторженных и любящих глаз. Только бы Мариночка не узнала, а то обоим покажет любовь-морковь, после чего надолго отпадет охота встречаться.
— Заказать еще что-нибудь? — поинтересовался Филипп Юрьевич.
— Куда! Я объелась. Но может быть… мороженого? Двойную порцию.
В таких мелочах, как обед и сладости, он никогда не отказывал ей, зная, что дома девочку морят голодом, пытаясь с идиотским упорством сделать из хорошей и красивой девушки тощий аналог куклы Барби. Вскоре официант поставил на стол две вазочки, Ася одну придвинула и облизнула языком нижнюю губу, по-детски иллюстрируя сладострастие, что вызвало улыбку Филиппа Юрьевича.
— Вот с чего она решила, — проговорила она, отправив в рот ложечку с мороженым, — что мне нужно круглый год сидеть на диете?
— Кто она?
— Мариночка.
— М… — понимающе промычал он.
— Один раз я половину торта съела…