Дайнека молчала, перекладывая бумаги из одной стопки в другую. Наконец увидела свернутые в трубку листы, перевязанные веревкой.
– Ты меня слышишь? – обеспокоенно спросил Василий Дмитриевич.
– Слышу-слышу… – Она потянулась за ножницами, разрезала веревку, развернула бумажный рулон и увидела напечатанный текст, в заголовке которого значилось: «Пьеса Островского «Последняя жертва». Роль Юлии Тугиной». Чуть ниже от руки было написано: «Лена Свиридова». Дайнека перевернула пару страниц и увидела вырезанную прямоугольную дырку. На листе осталось несколько слов, написанных ученическим почерком: «А каково сказать» и чуть ниже «живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить». Из текста были вырезаны слова «прощай навек».
– В чем дело?
– Я нашла ее…
– Я спрашиваю, в чем дело?!
Она подняла глаза. На пороге кабинета стоял Кораблев.
– Что ты делаешь в моем кабинете?
Дайнека спрятала телефон.
– Зачем ты рылась в моих документах? – Витольд Николаевич подошел к столу, выхватил у нее роль Свиридовой, кинул в ящик и запер.
– Теперь это неважно, – сказала она. – Я все видела. Это вы забрали текст у Сопелкина, вырезали слова «прощай навек» и послали их Роеву.
Кораблев деловито заметил:
– У тебя нет доказательств.
– Доказательство лежит в вашем столе.
– Считай, его там уже нет, – возразил Витольд Николаевич.
– Понимаю. Сожжете? Как сожгли на пляже мое платье и пальто Свиридовой?
Кораблев метнул на нее быстрый взгляд.
– Теперь я понимаю, для чего вы ухаживали за моей матерью… – Ее осенила догадка. – Для того, чтобы мы уехали. Получается, что штанкет в Доме культуры тоже вы уронили?
– У тебя нет доказательств, – твердо повторил Кораблев. Он прошелся по кабинету. – Вцепилась в эту Свиридову… Рыщешь, а она где-нибудь в Каннах сейчас гуляет.
– Вы хотели сказать – в Сочи.
– Какая разница. – Он подошел очень близко. – Главное, что гуляет…
Дайнека испугалась, встала с кресла и попятилась к стенке. Кораблев подступил ближе.
– Что вам нужно? – дрожащим голосом спросила она.
Он не ответил, но в этот момент с первого этажа донесся голос ее матери:
– Людмила, у тебя все в порядке?
Витольд Николаевич отступил. Дайнека молчала.
– Людмила! У тебя ничего не случилось?
– Ответь ей, – велел Кораблев.
Глядя ему в глаза, Дайнека громко сказала:
– У меня все хорошо.
– Спускайся, мы привезли торт! Настоящую «Прагу»! В здешней кулинарии его делают лучше, чем в вашей Москве.
Дайнека сорвалась с места, спустилась на первый этаж и забежала в свою комнату. Уже оттуда услышала, как Надежда сказала отцу:
– Мы тебя не дождались и просто взяли такси.
Придя в себя, Дайнека достала свой телефон, взглянула на табло и поняла, что все это время полковник Труфанов оставался на связи.
Она спросила:
– Вы еще здесь?
– Я все слышал, – сказал Василий Дмитриевич. – Все до последнего слова.
– Это он забрал роль Свиридовой. Я ее видела.
– Сейчас я приеду, – сказал Труфанов. – Иди к матери и сиди рядом с ней.
Со второго этажа раздался крик Марии Егоровны:
– Надя! Надя! Вызывай «Скорую»! Отец умирает!
Дайнека взбежала по лестнице и увидела распростертого на полу Кораблева.
Вслед за ней появилась Надежда.
– «Скорую» вызвала, сказали, будут через десять минут. – Она присела и подложила отцу под голову подушку.
Людмила Николаевна крикнула с первого этажа:
– Ну как он? Как он?
Через десять минут приехала «Скорая». Витольду Николаевичу сняли кардиограмму, сделали два укола и увезли в больницу.
Как только автомобиль «Скорой помощи» выехал со двора, Дайнека бросилась к ящику, куда Кораблев положил роль Свиридовой. Он оказался не заперт, но роли там уже не было.
Она позвонила Труфанову:
– Василий Дмитриевич, Кораблева увезли в кардиологию.
– Где роль?
– Не знаю. Здесь ее нет.
Утром, за одним столом с женой и дочерью Кораблева, Дайнека ощущала себя ужасно. Не потому, что они были в чем-то виновны. Скорее наоборот, глядя в заплаканные глаза Марии Егоровны, она почувствовала себя змеей, заползшей в чужое жилище.
Ее собственные резоны, а также содеянное самим Кораблевым, не имело ничего общего с гостеприимством и добротой этих женщин.
Она потянулась за гренкой и опрокинула вазу с вареньем.
– Ничего-ничего… – Мария Егоровна взяла тряпку, отставила вазочку и вытерла вишневую лужу.
От этих ее слов, но больше от собственной неуклюжести у Дайнеки вспыхнули щеки. Людмила Николаевна приложили руку к ее лбу.
– Кажется, у тебя температура…
Надежда вскочила.
– Сейчас принесу градусник.
Оказавшись в центре внимания, Дайнека почувствовала себя подлой преступницей. Опустив голову, прошла в свою комнату, легла в постель и повернулась к стене. Казалось, ничто не возродит ее к жизни.
Но, как говорится, никогда не говори никогда. Минут через пять зазвонил телефон, и услужливый пузан из Управления капитального строительства поставил ее на ноги.
– Приветствую вас, – начал Вадим Григорьевич. – Мне удалось раздобыть нужную вам информацию.
Забыв о вежливости, Дайнека просто воскликнула:
– Ну?!
– Утром седьмого апреля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года на объект «Дом культуры» было отправлено четыре автомобиля ЗИЛ-130. Это по меньшей мере семь кубометров бетона. По-видимому, заливали что-то большое.
Эмоции захлестнули Дайнеку, и она выдала:
– Вы самый лучший укаэсовец в мире!
– Ну, это преувеличение, – хохотнул Вадим Григорьевич. – Вот если вы замолвите за меня словечко перед другом вашего дядюшки, скажете ему, что я вам помог…
– Непременно скажу! – решительно заявила она. – Дайте только мне его встретить.
Последнее заявление прозвучало воинственно. «Самый лучший в мире укаэсовец» немного струхнул.
– Нет, вы уж полегче… – поспешно добавил он. – А то бывает обратный эффект.
– Эффект будет самый что ни на есть прямой, – пообещала она и еще раз поблагодарила: – Огромное вам спасибо!