Тут уж не до дневников.
Полка забита узкоспециальной литературой, так или иначе относящейся к нынешней работе Лео: несколько научных брошюр по климатологии, толстенный том с надписью «Атмосфера» на корешке, свод каких-то таблиц, графики, художественно-публицистический сборник «В поисках ветра», далекая от художественности книга «Радары и сонары» и множество других материалов, связанных с циклонами, антициклонами, влагообменом, циркуляцией воздуха и атмосферными фронтами. Ни на одной из фотографий близнецы не были замечены с книгами. С чем угодно — с румпелем, штурвалом, компасом, поводьями, леерами и тросами, ружьями для подводной охоты, — только не с книгами. А тут, пожалуйста, самый настоящий филиал научной библиотеки!
Алекс наугад вытащил сброшюрованный талмуд с угрожающим названием «Взаимосвязь вариаций концентрации ядер конденсации и облачного спектра» и углубился в его изучение. Но через полминуты у него разболелась голова от обилия малопонятных терминов и колонок с цифрами, — и как только Лео разбирается в них? А он разбирается: об этом свидетельствуют многочисленные подчеркивания и пометки красным на полях, уйма вопросительных и восклицательных знаков. Ничто из прошлой (фотографической) жизни Лео не предвещало столь бурного увлечения наукой. Может быть, на Лео так повлияла болезнь Себастьяна? Но тогда логичнее было бы предположить, что он займется не метеорологией, а медициной.
Алекс готов размышлять о чем угодно, забивать себе голову любыми предположениями относительно близнецов; он даже готов вникнуть в «вариации концентрации ядер конденсации» — лишь бы отстраниться от «Левиафана».
От скорбной реальности, в которой оказался.
Скорбная реальность требует от него немедленных действий, поисков выхода из ситуации, перемещений по дому, наконец. И самое время признаться себе, что ему страшно: страшно выйти за пределы мансарды, спуститься вниз — к трупу Джан-Франко, вещам Кьяры и запертой комнате. Спуститься еще ниже — к погасшему камину, пустому арсеналу и подвальному помещению. Один раз он собрался с силами и попытался выбраться — ничего из этого не получилось, хорошо еще, что его не завалило снегом в тоннеле и призрак в какой-то момент отказался от преследования. Алекс вернулся в мансарду за секунду до того, как тоннель перестал существовать, щелкнул замком на оконной раме — как будто замки могут служить преградой для призраков.
Теперь Алекс склонен думать, что темная фигура с отсеченной головой была плодом его воображения. Это неудивительно, учитывая все происшедшее, учитывая дурную славу «Левиафана» и мрачный антураж — чего стоит одна картина с пойманной русалкой!
Так и есть, призрака не существует, в наличии только мрак и пока еще неявный холод. Но совсем скоро станет холодно по-настоящему, и Алексу придется что-то предпринимать. Спускаться вниз, растапливать камин, перетаскивать туда несчастную и почти невесомую тушку Себастьяна. Да-да, Алекс обязательно сделает это. Он не оставит Себастьяна в одиночестве, потому что не чужд состраданию, — таким его воспитали родители. На своенравную Кьяру родительских сил не хватило, так что все их (особенно мамины) усилия сосредоточились именно на Алексе.
Он не был против, он — хороший сын и мягкий, уступчивый человек, жаль только, что в комплекте с состраданием шли и другие, не слишком блестящие качества: слабоволие и трусость. Конечно, Алекс пытается бороться с недостатками, и до сих пор это у него получалось. Не далее как вчера вечером он отправился в опасное путешествие по первой просьбе Лео, он не побоялся подняться на вершину. Не побоялся остаться в доме даже тогда, когда почуял неладное.
Но теперь запас его душевных и физических сил на исходе.
Лучше уж думать о том, что с минуты на минуту появятся спасатели. С часу на час; опасения, что ему может не хватить воздуха, не оправдались. Во всяком случае, приступов удушья он не ощущает, просто старается не дышать полной грудью. Все свечи потушены, все — кроме одной, она освещает Себастьяна и его кресло.
За то время, что Алекс изучал альбом, никаких подвижек не произошло. Ни единого намека на то, что Себастьян понимает происходящее. Но стоит Алексу всего лишь бросить взгляд на больного, как он снова втягивается в уже возникавшую в его сознании реальность: реальность пересеченной местности, колючих кустарников и смрадных пустошей. Реальность старого дома, чья заброшенность вовсе не так очевидна, какой кажется на первый взгляд.
Алекс снова нос к носу сталкивается с закупоренными окнами, в глубине которых маячит силуэт живущего в доме. Увидеть его довольно проблематично, можно лишь почувствовать. Вот и сейчас Алекс каким-то седьмым (а может, десятым или двадцать пятым) чувством ощущает: живущий в доме наблюдает за ним. Но выманить его из укрытия невозможно.
— Вас зовут Себастьян, ведь так? Я — друг Лео и прибыл сюда по его просьбе. Ну да… Кажется, я это уже озвучивал.
Никакой реакции.
— Ситуация у нас, честно говоря, не фонтан, — сдаваться Алекс не собирается. — Дом накрыло лавиной. Когда прибудут спасатели — неизвестно. Куда подевался Лео — тоже. Может, вы знаете, куда он подевался?
Никакой реакции.
— И моя сестра… Она приехала сюда по приглашению вашего брата. Ее зовут Кьяра. Вы не знакомы?
Никакой реакции.
Единственный известный Алексу паралитик — синьор Марчелло, муж тети Паолы. Алекс пытается вспомнить, что рассказывала о несчастном тетя Паола. Кажется, он слег после тяжелого инсульта, и, несмотря на все усилия жены и интенсивное лечение, двигательные функции синьора Марчелло так и не восстановились. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но при этом (по словам тети Паолы) был вздорным и желчным, болтал без умолку, все время поучая домашних, и выпил из них немало крови, прежде чем преставился. Впрочем, болтал без умолку он не всегда: мог обидеться на любой пустяк и не разговаривать целыми днями. Так же синьор Марчелло, несмотря на плачевное состояние, умудрялся плести интриги, ссоря домочадцев и настраивая их друг против друга.
Подлая душонка, — в таком духе выразилась о синьоре Марчелло мама, а ведь он не всегда был таким. До приключившегося с ним несчастья синьор Марчелло слыл почтительным сыном, прекрасным мужем, заботливым отцом. Человеком порядочным, бесхитростным и щедрым. Но стоило нагрянуть болезни, как характер его кардинально изменился. Всему виной зависть к тем, кто может свободно передвигаться, и неумение достойно нести свой крест, — так считала мама.
— Никто не знает, как мы поведем себя в аду, — тете Паоле не хотелось ссориться с лучшей подругой, но и промолчать она не могла. — А для Марчелло все случившееся — ад. Разве не так, дорогая?
— Так-то оно так, — соглашалась мудрая мама. — Но это вовсе не значит, что нужно тянуть за собой в этот ад всех, кто на глаза попадется.
Так оно, собственно, и произошло в самом финале жизни синьора Марчелло, при котором ни мама, ни тем более Алекс не присутствовали. За несколько часов до кончины муж тети Паолы впал в самое настоящее безумие: он кричал без передышки, грязно ругался, перестал принимать лекарства (уверяя, что его хотят отравить) и так и норовил плюнуть в лицо любому, кто подходил к нему ближе, чем на метр. Если бы он мог владеть хоть частью своего тела — рукой или пальцами, эти пальцы обязательно потянулись бы к ни в чем не повинному горлу родных и постарались бы замкнуться на нем. «Я умру, — подвизгивал синьор Марчелло. — Но и вас, сволочей, здесь не оставлю, прихвачу с собой хоть парочку, даже не сомневайтесь!»