Все написано здесь, в книге, которая у меня с собой. В ней говорится обо мне и о тебе.
В ней говорится, что то единственное, что мне нужно в жизни, было тысячи и даже миллионы раз сделано до меня, что все мои деяния освящены историей. Корень моих желаний – не в моей совести, а во взаимодействии с другими. С желаниями других.
Я просто делаю, как другие, и совесть здесь ни при чем.
И все же совесть говорит: что-то неправильно! Не понимаю! Я мог бы спросить Дельфийского оракула – пифию, женщину, которая никогда не лжет.
Благодаря ей Сократ понял: мудрый знает, что ничего не знает. Невежда думает, что знает что-то о том, с чем не знаком, и потому он невежда вдвойне – ему невдомек, что он не знает! Но я знаю, что ничего не знаю! Значит ли это, что я мудрец?
Потом шли несколько нечитаемых строк, а также большое темно-красное пятно, которое София определила как пятно от красного вина. Она снова подняла глаза на Линнею и вопросительно вскинула бровь.
– Я знаю, – сказала девочка. – Он как будто немного не в себе – он же был пьяный.
София молча стала читать дальше:
Подобно Сократу, я преступник, обвиненный в растлении юношества. Но Сократ был педерастом. Что, если обвинители были правы? Общество славит своих богов, а нас, других, обвиняют в том, что мы поклоняемся демонам.
Сократ был таким же, как я! Разве мы ошибались? Обо всем написано в этой книге! Кстати, ты знаешь, что произошло в Кристианстаде, когда ты была маленькой? О Вигго и Генриетте? О них написано в этой книге!
Вигго и Генриетта Дюрер, подумала София. Аннет Лундстрём говорила, что на разных рисунках Линнея изображала то чету Дюреров, то Вигго.
София узнала амбивалентное отношение Карла Лундстрёма к правильному и неправильному – оно уже звучало в Худдинге. Фрагменты головоломки начинали вставать на свои места. София читала дальше, хотя письмо болезненно задевало ее.
Этот великий сон. И образность. Аннет слепа, и Генриетта слепа, как подобает девочкам из Сигтуны.
Школа в Сигтуне, подумала София. Генриетта? Кто это? Она отложила письмо. Кое-что не давало ей покоя.
София поняла, что Генриетта Дюрер была одноклассницей Аннет Лундстрём. На ней тоже была маска свиньи, она хрюкала и смеялась. У нее тогда была другая фамилия, что-то обыденное – Андерссон, Юханссон? Но она была среди тех, в масках и слепых.
И она вышла замуж за Вигго Дюрера.
Это уже слишком. София ощутила, как свело желудок.
Ее мысли прервала Линнея:
– Папа сказал, вы его поняли. Я подумала – он говорил о письме с кем-нибудь вроде вас, с пифией, его словами… хотя он такой странный.
– Что ты помнишь о Вигго Дюрере? О Генриетте?
Линнея, не отвечая, сгорбилась на стуле. Взгляд сделался пустым.
– О какой книге он упоминает?
Линнея снова вздохнула:
– Не знаю… Он так много читал. Но он часто говорил о рукописи, которая называется «Подсказки пифии».
– «Подсказки пифии»?
– Да, хотя он никогда мне ее не показывал.
– А когда упоминает Кристианстад, что ты в этот момент думаешь?
– Не знаю.
Меньше чем за неделю София успела поговорить с двумя девушками, которых сломал человек с одним и тем же именем. Карл Лундстрём мертв, а его жертвы нуждаются в реабилитации.
Что есть слабость? Быть жертвой? Женщиной? Использованной?
Нет. Слабость – не обернуть все это себе на пользу.
– Я помогу тебе вспомнить, – сказала София.
Линнея посмотрела на нее:
– Правда?
– Я уверена.
София выдвинула ящик стола и достала рисунки, которые Линнея сделала, когда ей было пять, девять и десять лет.
Имя Юханнес, Иоанн, – еврейское и означает «милость Божья». С 1100 года девиз ордена иоаннитов – «Помощь бедным и страждущим».
Так, по логике провидения, пещера под церковью Святого Юханнеса в стокгольмском Норрмальме функционировала как убежище для бедных и отверженных.
На двери, ведущей в пещеру, красовалась истрепанная наклейка такого вида, будто кто-то по ошибке приклеил сюда датский флаг. На самом деле она означала знамя иоаннитов – перевернутые, сведенные в одной точке мечи, образующие белый крест на красном поле. Кто-то наклеил его, чтобы показать: кто бы ты ни был, здесь ты в безопасности.
Однако логика провидения оборачивалась издевательским, не сразу видным смыслом: иногда обещание безопасности отдавалось фальшивым эхом. Бесполезно кричать «помогите!» здесь, среди стен-скал, в подземном склепе.
Телефонный звонок разбудил Жанетт Чильберг в половине седьмого утра. Начальник участка Деннис Биллинг приказывал немедленно ехать в город: в пещере Святого Юханнеса обнаружена мертвая женщина.
Жанетт быстро набросала записку Юхану и положила ее на кухонный стол вместе с сотенной купюрой, потом как можно тише выскользнула из дому и села в машину.
Оттуда она позвонила Хуртигу. Ему уже звонили из диспетчерской. Если поток транспорта будет не слишком плотным, он окажется на месте через пятнадцать минут. Из слов Хуртига следовало, что в пещере он будет как раз в обед, и они договорились встретиться на поверхности.
У грузовика в туннеле Сёдерлед лопнула шина, и поток машин практически встал. Жанетт поняла, что опоздает, перезвонила Хуртигу и сказала, чтобы спускался, не дожидаясь ее.
На Центральном мосту машины снова двинулись, и через пять минут Жанетт уже сворачивала в туннель Клара; потом она выехала на Свеавэген и проскочила мимо Концертного зала. Каммакаргатан была частично односторонней; Жанетт поехала по Теньергатан, после чего свернула направо, на Дёбельнсгатан.
Дорогу ей преградила группка людей. Жанетт въехала на тротуар, припарковалась и вышла из машины.
Вход в пещеру охраняли три патрульные машины с включенными мигалками и с десяток полицейских.
Жанетт подошла к Олунду и тут же увидела Шварца – тот стоял поодаль, перед массивной железной дверью.
– Как тут? – Ей пришлось кричать, чтобы ее услышали.
– Бардак. – Олунд пожал плечами. – Мы очистили место от людей, вышло почти пятьдесят человек. Сама видишь… – Он махнул рукой. – Черт, да им просто некуда пойти.
– В Городскую миссию [18] звонили? – Жанетт отступила в сторону, пропуская полицейского, направляющегося задержать самых агрессивных.