– Разумеется, но у них все забито, и они не могут помочь прямо сейчас.
Олунд выжидательно смотрел на нее, и Жанетт, поразмыслив, продолжила:
– Сделаем так. Позвони в Стокгольмскую транспортную компанию, скажи, чтобы как можно быстрее прислали сюда автобус. В автобусе люди согреются, и тогда мы сможем поговорить с теми, кому есть что рассказать. Но, подозреваю, из большинства мы не много информации добудем. Им такое непривычно.
Олунд кивнул и достал рацию.
– Я спущусь, посмотрю, что произошло. Будем надеяться, что скоро они смогут вернуться по домам.
Жанетт подошла к железной двери. Шварц остановил ее и протянул медицинскую маску:
– По-моему, тебе лучше надеть вот это. – Он поморщился.
Запах действительно был невыносимый. Жанетт натянула резиновую ленту на уши и, прежде чем спуститься в темноту, убедилась, что маска плотно прилегает к лицу.
Огромный зал был залит резким светом прожекторов. Где-то тарахтел дизельный мотор, снабжавший током источники света.
Жанетт остановилась, оглядывая причудливое подземное поселение.
Трущобы, перенесенные сюда из беднейших районов Рио-де-Жанейро. Жилища, возведенные из мусора и всего, что можно найти на улице. Создатели иных «домов» явно были искусными и обладали чувством прекрасного. Другие домики выглядели как шалаши, построенные детьми. Несмотря на беспорядок, во всем чувствовалась своеобразная организованность.
Некое базовое стремление к структуре.
Хуртиг, стоявший метрах в двадцати, махнул ей, и Жанетт осторожно двинулась между горами спальных мешков, мусорных пакетов, картонками и ворохами одежды. Возле чьего-то одеяла стояла полочка, набитая книгами. Табличка извещала, что книги можно брать, только пусть возвращают.
Жанетт знала, что представление о бездомных как о людях глупых и лишенных культурных потребностей, не имеет под собой основания. Шаг сюда, вниз – не более чем невезение, неоплаченный счет или депрессия.
Хуртиг стоял перед палаткой из пластиковых мешков. Вход занавешивал вытертый голубой плед. Жанетт поняла, что внутри кто-то лежит.
– Ладно, так что здесь случилось? – Жанетт нагнулась, пытаясь заглянуть в палатку.
– Женщину, которая лежит внутри, зовут Фредрика Грюневальд по прозвищу Графиня – говорят, она из какого-то знатного рода. Мы проверяем эту информацию.
– Хорошо. Что еще?
– Некоторые свидетели говорят, что мужчина по имени Бёрье спускался сюда вчера во второй половине дня и с ним была неизвестная женщина.
– Мы уже нашли этого Бёрье?
– Еще нет, но он нечто вроде здешней знаменитости, так что найти его не проблема. Мы уже объявили его в розыск.
– Отлично, отлично. – Жанетт продвинулась немного дальше в палатку.
– Она жутко пострадала. Голова полностью отделена от шеи.
– Нож? – Жанетт поднялась, расправляя спину.
– Вряд ли. Мы нашли вот это. – Хуртиг покачал в руке целлофановый пакет, в котором находилась длинная стальная струна. – Вероятное орудие убийства.
Жанетт кивнула:
– И никто из здешних не мог этого сделать?
– Сомневаюсь. Если бы ее, скажем, избили до смерти, а потом ограбили, то… – Хуртиг на мгновение умолк, задумавшись. – Струна – нечто совершенно другое.
– Значит, у нее ничего не украли?
– Нет. Бумажник на месте, а в нем почти две тысячи крон и действующий проездной на месяц.
– Ладно. И что ты думаешь?
Хуртиг пожал плечами:
– Возможно, месть. Убийца, после того как прикончил ее, вымазал ее экскрементами. Прежде всего – вокруг рта.
– Ну и мерзость.
– Иво проверит, было ли это ее собственное дерьмо, но если нам повезет – оно окажется из убийцы. – Хуртиг указал внутрь палатки, где Иво Андрич и двое его коллег укладывали тело в серый мешок для трупов, чтобы везти его в Сольну.
Техники разобрали мешки, из которых был сложен шалаш, и Жанетт увидела печальное жилье. Маленькая спиртовка, консервы, гора одежды. Жанетт осторожно подняла какое-то платье. «Шанель». Едва ли ношеное.
Жанетт почитала надписи на банках с едой и заметила, что многие – импортные. Мидии, паштет из гусиной печени, мясной паштет. Такое в «Консуме» не купишь.
«Зачем Фредрика Грюневальд жила здесь, в пещере?» – подумала она. Кажется, недостатка в деньгах у нее не было. Должна быть другая причина. Но какая?
Жанетт оглядела имущество убитой. Что-то не сходится. Чего-то не хватает. Жанетт прищурилась, отключила чувства и попыталась беспристрастно взглянуть на все в целом.
«Чего я не вижу?» – подумала она.
– Послушай, Жанетт. – Иво Андрич постучал ее по спине. – Всего одно слово, прежде чем я уйду. У нее на лице не человеческие экскременты. Это собачье дерьмо.
В тот же миг Жанетт осенило.
Дело не в том, что чего-то не хватает.
Дело в том, что здесь есть нечто, чего здесь быть не должно.
А сегодня посмеешь сделать это, трусиха чертова? Посмеешь? Посмеешь?
Конечно же нет! Не посмеешь! Ты слишком труслива!
Какая же ты жалкая! Неудивительно, что никто тебя в грош не ставит!
Облезлые фасады, отели, бары и секс-шопы тянутся вдоль тротуаров Истедгаде. Она улыбается – это радость узнавания. Свернула на перпендикулярную улицу потише, Викториагаде. С тех пор как она была тут в последний раз, и года не прошло. Она помнит, что гостиница где-то поблизости, в следующем квартале слева, после перекрестка, впритык к магазину пластинок.
Год назад она выбирала гостиницу очень придирчиво. В Берлине она жила в «Кройцбурге» на Бергманштрассе, и когда она оказалась здесь, круг замкнулся. Умереть на улице с названием Викториагаде представлялось логичным.
Открывая старую деревянную дверь, ведущую к стойке администратора, она замечает, что в неоновом названии гостиницы все так же не горят некоторые буквы. За стойкой сидит тот же скучающий мужчина, что и в прошлый раз. Тогда он курил, а сейчас у него во рту зубочистка. Вид у него такой, словно он спит сидя.
Администратор отдает ей ключи, она расплачивается мятыми купюрами, найденными в банке из-под печенья на кухне у Вигго.
Всего у нее две тысячи датских крон и больше девятисот шведских. Должно хватить на несколько дней. Шкатулка, которую она украла у Вигго, принесет, может быть, еще несколько сотен.
В комнату номер семь – там она пыталась повеситься прошлым летом – надо подниматься по лестнице.
Она шагает вверх по скрипучей деревянной лестнице, и ей любопытно, починили ли треснувшую фарфоровую раковину в туалете. Перед тем как ей в голову пришла идея повеситься, она уронила флакон духов на край раковины, и фарфор треснул до самого сливного отверстия.