Уже посреди этого рассказа я почувствовал, как Алена напряглась, а в следующую секунду, когда Богораз сказала, что ее схватили за волосы и впихнули в машину, Аленина левая рука схватила мою правую и стиснула ее изо всех сил.
— Спокойно… — тихо приказал я ей.
Между тем судья совершенно не отреагировала на красочный рассказ Богораз, а продолжала допрашивать — вежливо и ровным голосом:
— Какое содержание плаката, который вы подняли?
— Я отказываюсь назвать содержание своего плаката, — ответила Богораз.
Судья: Почему?
Богораз: Не имеет значения, какой именно плакат был у меня в руках. Я не снимаю с себя ответственности ни за один из плакатов, на которых было написано: «Руки прочь от ЧССР!», «За вашу и нашу свободу!», «Долой оккупантов!», «Свободу Дубчеку!» и «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!». Последний на чешском языке.
Судья: Кто был с вами на Красной площади?
Богораз: Я отказываюсь отвечать на вопросы, касающиеся других подсудимых. Я отвечаю только за себя.
Судья: Известно ли было вам, что придут другие люди?
Богораз: Нет, не было известно. Я для себя заранее решила, что пойду. Мне даже двадцать пятого не было известно, придут ли другие.
Судья: Одновременно ли вы сели на тротуар?
Богораз: Не помню, затрудняюсь ответить.
Судья: Работали ли вы?
Богораз: Да, я работала во ВНИИТИ в должности старшего научного сотрудника. Двадцать второго августа, в четверг, я сделала устное заявление начальнику своего отдела о том, что объявляю забастовку в знак протеста против ввода войск в Чехословакию. Двадцать третьего, в пятницу, подала письменное заявление об этом в дирекцию и профком, и мне не сообщили о моем увольнении. А в субботу институт не работал, то есть уволили меня после ареста. О том, что я уволена, я узнала уже в тюрьме.
— Почему вы выбрали именно Красную площадь? — вмешался вдруг прокурор — неопределенного возраста коренастый, с плоским лицом мужчина в темно-лиловом ведомственном мундире. Его высокий голос прозвучал так, словно он обиделся за Красную площадь.
— Потому что этот протест был адресован правительству, — повернулась к нему Богораз, — а по традиции принято то, что адресовано правительству, выражать на Красной площади. Во-вторых, на Красной площади нет движения транспорта.
Прокурор: Охарактеризуйте ваши отношения с подсудимыми.
Богораз: С Литвиновым очень близкие, дружеские отношения, Бабицкого тоже считаю своим другом, если он не возражает. С Дремлюгой хорошие отношения, с Делоне — тоже, насколько позволяет разница в возрасте.
Прокурор: Когда в последний раз до двадцать пятого вы виделись с подсудимыми?
Богораз: Отказываюсь отвечать на этот вопрос.
Прокурор: Почему?
Богораз: Я отказываюсь отвечать на что-либо, касающееся остальных, и отвечаю только за себя.
Прокурор: Чем вы можете объяснить, что вы оказались вместе у Лобного места?
Богораз: Видимо, тем, что каждый хотел выразить свой протест именно там.
Прокурор: Был ли у вас об этом предварительный разговор?
Богораз: Отказываюсь отвечать.
Прокурор: Не кажется ли вам странным совпадение, что вы все оказались у Лобного места вместе? Нельзя ли предположить договоренность?
Богораз: Мне не кажется это странным: это или совпадение, или закономерность. Допускаю и то, и другое.
Прокурор: Какой плакат вы держали?
Богораз: Я уже сказала, что отказываюсь отвечать. Я не снимаю с себя ответственности за все плакаты.
Прокурор: Как же вы принимаете на себя ответственность за другие плакаты, если у вас не было предварительной договоренности и вы не могли знать, что на них написано?
Богораз: Я их видела на Красной площади, и они мне известны из материалов дела.
Прокурор: Но вы сидели все в один ряд?
Богораз: Файнберг сидел рядом, Бабицкий немного позади, рядом с ним Горбаневская, точно не помню.
Прокурор: Каким же образом вы могли видеть плакаты?
Богораз: Посмотрела направо, налево и увидела.
Прокурор: Кто изготовил ваш плакат?
Богораз: Я.
Прокурор: Когда и где?
Богораз: Накануне, у себя дома.
Прокурор: Кому-нибудь было известно, что вы делаете?
Богораз: Не думаю. Нет.
Прокурор: Двадцать четвертого вы встречались с кем-нибудь из подсудимых?
Богораз: Не помню.
Прокурор: А на Красной площади кого из них вы увидели первым?
Богораз: Затрудняюсь сказать. Я пришла за двадцать минут и ходила по Красной площади.
Прокурор: Вот вы говорили, что адресовали свой протест правительству и поэтому пришли на Красную площадь, где по традиции принято адресоваться к правительству. Так я вас понял?
Богораз: Так. Но еще и потому, что на Красной площади нет движения транспорта.
Прокурор: А почему вы не обратились в правительство с письмом?
Богораз: Мне приходилось обращаться к правительству раньше, по другим поводам, и ни на одно из моих писем я не получила ответа.
Прокурор: Представляли ли вы себе, что ваши действия привлекут внимание экскурсантов и других граждан? Разве вы не предвидели, что ваше выступление вызовет возмущение граждан и будет нарушением порядка?
Богораз: Я допускала возможность, что это привлечет внимание, но я не считала, что граждане кинутся с кулаками и станут отнимать плакаты.
Прокурор: Так что ж вы думали: что граждане благожелательно отнесутся к вашим действиям?
Богораз: Я не знаю, какой была и какой могла быть действительная реакция граждан, если бы не вмешались те, кто на нас набросились.
Прокурор: Если вы читаете газеты, если слушаете радио, наше советское радио, вы должны знать, как советские трудящиеся относятся к политике партии и правительства.
Богораз: Я тоже советская трудящаяся, но отнеслась к этому совсем по-другому. Но я не могла выразить свое отношение в газетах. И я вовсе не уверена, что все, что было написано в газетах, отражает мнение всех граждан. Скорее наоборот.