— На двоих? — удивилась Лариса Ивановна.
— Двести, — сказал я.
— И селедочку с картошкой? — подсказала она.
— Да. А есть «Нарзан»?
— Конечно. И «Нарзан», и «Боржоми», всё есть.
— Спасибо…
Я стал жадно рассматривать зал, пытаясь опознать в юных лицах за столиками будущих знаменитостей и классиков нашего кино. Вот вдвоем с какой-то актрисой сидит совсем молодой и тощий гений-оператор Георгий Рерберг, он с Кончаловским уже снял два великолепных фильма — «Первый учитель» и «История Аси Клячкиной», а потом снимет «Дворянское гнездо» Михалкову, «Звездопад» Таланкину и «Мелодии белой ночи» Соловьеву. На съемках «Зеркала» у него будет конфликт с Тарковским, они разойдутся почти врагами, и фильм переснимет Княжинский. Зато Рерберга утешит актриса Валентина Титова, которая уйдет к нему от Владимира Басова…
Все-таки «прикольно» смотреть на людей, зная их будущее!
А вот и Юрий Нагибин — пятидесятилетний, в прекрасном джинсовом пиджаке и небесного цвета импортной рубашке — пьет кофе и что-то правит в машинописных страницах. Наверное, он только что из Италии, где вместе с итальянскими сценаристами пишет сценарий «Красной палатки» для Михаила Калатозова. Или Калатозов уже снимает эту «Палатку», а Нагибин правит свой следующий сценарий «Чайковский»? Ах, если бы я не читал его дневники, изданные в 1996-м, я бы никогда не подумал, что этот седой импозантный красавец, сочинивший оглушительно успешный фильм «Председатель» и теперь явно напоказ демонстрирующий киношной братии свои международные успехи, всю жизнь занимался самоедством, уже перенес инфаркт, страдает запоями, геморроем и предстательной железой и, панически боясь умереть, доживет до 1994 года! Примечательно его признание в дневнике о том, как, поступая во ВГИК, он дико завидовал Алексею Каплеру, точнее, его модному пиджаку, а теперь на зависть советским коллегам сам сидит тут в модной импортной джинсе. И это при том, что сценарии он, по его дневниковым записям, писал чуть ли не левой рукой и для денег, а правой соревновался в прозе с Буниным…
Несмотря на дневное время, почти весь ресторан бы заполнен сегодняшними, 1968 года, и будущими киношными знаменитостями, поскольку, как сказала мне гардеробщица в раздевалке на первом этаже, «Так октябрь же ж! Сёдни в Белом зале Пленум к Седьмому ноября!» То есть сегодня, когда советские танки все еще в Праге, когда в Серебряническом переулке судят семь смельчаков — единственных из двухсот сорока миллионов советских людей открыто выступивших против этой оккупации, когда в Англии «Битлы» записывают «Белый альбом», а американцы готовят к запуску «Аполлон-7» с людьми на борту, Союз советских кинематографистов рапортует правительству о фильмах, которые сняты специально «к великой дате — Седьмому ноября»…
Впрочем, те, кто смылся из Белого зала с этого пленума, вряд ли сделали что-то к этой годовщине. Вот еще один гений-оператор Княжинский (как его звать?) — он уже снял «Город мастеров» и «Я родом из детства», а снимет «Я и ты» Ларисе Шепитько, «Осень» Андрею Смирнову, «Сталкер» и «Зеркало» Андрею Тарковскому. Но с кем это он? Со школьницей? Господи, нет, это же обворожительно юная Печерникова из «Доживем до понедельника» — та самая, о которой рассказывал Мастер!
А вот и два молодых кавказца — Рустам Ибрагимбеков и Юлий Гусман. А рядом с ними, за соседним столиком сам Андрей Тарковский с Ларисой Шепитько и Элемом Климовым, и я слышу, как Тарковский им говорит:
— По-моему, в кино есть только один гениальный еврей — Фридрих Горенштейн…
— Нам нужно позвонить… Туда… — вдруг напомнила мне Алена (я снова чуть не забыл о ней!) и подняла указательный палец без всякого маникюра, предупредительно смытого перед отправкой в прошлое.
— Да, пошли…
Мы вышли из ресторана, но и здесь, у лифта на площадке четвертого этажа, стояли очень молодые Горин, Арканов, Черных и Соловьев, и я не рискнул обратиться к своим наручным часам «Салют». Только пролетом ниже, оставив Алену на лестничной площадке, я зашел в мужской туалет, быстро убедился, что обе кабинки пусты, снял с руки «Салют» и перевел стрелки на 12.00.
— Оператор WTTA. Слушаю, — прозвучал из часов мужской голос.
— Я Антон Пашин из…
— Знаю, — перебил голос. — Что случилось?
— У нас пропал партнер Акимов с машиной.
— Он не пропал. Он нарушил запрет на встречу с родственниками и отправлен в две тысячи четырнадцатый год. Еще вопросы?
— Н-нет…
— Тогда конец связи!
Я обескураженно вышел из туалета. Конечно, возле Алены уже стояли гениальный Рустам Ибрагимбеков и великий остроум Юлий Гусман. Оба тридцатилетние и в два раза худее, чем в мое время в 2014 году, но оттого в пять раз опасней, о чем свидетельствовал веселый Аленин смех. То есть Гусман уже включил свое самое эффективное оружие — еврейский юмор.
Я поймал Аленин взгляд и кивнул ей вниз на лестницу.
— Извините, — сказала она этим гусарам, прошла между ними ко мне, и мы с ней стали спускаться на третий этаж.
А вслед прозвучал громкий и обескураженный голос Гусмана:
— Кто этот поц? Прямо из стойла увел девушку!..
Я не ответил — не драться же мне с будущими классиками! Вместо этого я пересказал Алене свой разговор с оператором WTTA и открыл высокую дерматиновую дверь с табличкой «Секция кинодраматургии». Там, как и в наше время, стояли четыре письменных стола (именно те, которые дожили до нашего 2014 года), три из них были (как и в наше время) пусты, а за четвертым, у окна, заваленного (как и в наше время) какими-то папками, сценариями и журналами «Советский экран», сидела и зябко куталась в шерстяной платок пожилая худенькая женщина. Двумя пальцами она довольно быстро тюкала по клавиатуре пишущей машинки «Москва».
— Извините, — сказал я. — Можно попросить у вас один лист бумаги?
— А вы кто? — спросила женщина, не прекращая печатать, и правой рукой резко сдвинула влево каретку пишмашинки.
— Мы со Свердловской студии, — легко соврал я. — Сценаристы Пашин и Зотова. Хотим написать заявление Григорию Борисовичу на путевку в Болшево.
— А вы члены Союза?
Конечно, я мог сказать, что я член Союза кинематографистов. Но в моем членском билете стояла дата вступления «2007 год», и я не рискнул, я сказал:
— Еще нет. Но наши документы уже послали вам из Свердловска…
— Значит, вы не можете получить путевку со скидкой, и Марьямов вам не нужен. — Женщина перестала печатать и повернулась к нам. — За полную стоимость будете покупать?
— Да, конечно…
— Вот бумага, пишите заявление и идите в кассу. Только быстрее, а то Зина уйдет в банк. Вам на неделю? На две?
— Пока на неделю…
Женщина сняла трубку с тяжелого черного телефона и накрутила диск.
— Алло! — сказала она в трубку. — Зина, ты еще не ушла? Уходишь? Нет, постой! Сейчас к тебе придут двое из Свердловска, заплатят за Болшево. Дашь им квитанцию, а заявление они мне оставят. — Она положила трубку и снова повернулась к нам: — Бегом в кассу на второй этаж. Заявление потом. За неделю на двоих — шестьдесят два рубля сорок копеек. У вас есть деньги?