Итак, Рябов, мысленно войдя в кабинет, быстро прокрутил вступительную и большую часть основного разговора. Ему показалось, что говорил он убедительно. Подполковник во время беседы даже не старался накинуть на себя шкуру предателя, изменника или какого-то клятвопреступника. Он просто не желает барахтаться в дерьме. И он выиграл. Прикрыв глаза, Рябов видел немного мужицкое лицо Кравца уже изменившимся.
Кравец не был дураком. Наверняка он на ходу просчитал варианты. Итак, что же он мне ответит… «Лично я, – скажет он, – не в таком дерьме, как вы полагаете, и останусь при своих картах, выиграет ли Береговой или Писарев. Вот именно при своих, скажу я. А здесь светит нечто большее. К тому же ваше отношение к этому делу будет чисто пассивным. Вам нужно только молча ждать продолжения. Я бы не обратился к вам, если бы вы не располагали материалами этого дела…»
Рябов хотел продолжить мысль, но Кравец неожиданно для подполковника перебил его: «Я все прекрасно понял».
Когда Рябов уйдет, Кравец (продолжал представлять себе подполковник) несколько минут в задумчивости походит по кабинету. Он наверняка считает Рябова дураком. «Итак, – думает Кравец, – если этот дурак имеет что-то против меня либо выполняет задание самого Писарева, необходимо перестраховаться. Лучше синица в руках, чем журавль на горизонте. Лучше я подстрахуюсь и останусь при своих». И снимает трубку телефона.
«Мне нужно поговорить с вами по неотложному делу».
«Хорошо», – раздастся в трубке голос Писарева.
Вот и все, подумал Рябов. Перед глазами встало решительное лицо генерал-майора Писарева. Тоже мужицкое – грубое, с жесткой щеткой волос на голове; при взгляде на Писарева складывалось впечатление, что его даже не «высекли из камня», а грубо обстучали со всех сторон разделочной доской.
А почему, собственно, мне не рассказать обо всем самому Писареву, усмехнулся Рябов. Результат будет тот же, только путь короче. Чего я психую? Почему решил, что вообще нужно что-то кому-то говорить? Кравец в курсе всех дел, он – «начальник созданной по факту преступления комиссии». Ну и Бог с ним. Рябов отогнал от себя мужиковатые физиономии. С одним из начальников он как-то играл в карты. Кравец, когда проигрывал, небрежно произносил: «Это вышло чисто случайно»; а когда выигрывал: «Иначе и быть не могло».
Итак, что – погорячился? Нервы? Нет, первое не подходит – это не горячка, это какой-то синдром, спровоцированный звонком Антона. А может, мне самому не стоит влезать в это? Или лучше перестраховаться, как сделал это Кравец в воображении подполковника. Сотрудничая с Береговым, он вообще-то мог оставаться нейтральным: дело в том, что он был не нужен ни вашим, ни нашим. Придя к такому заключению, Рябов нахмурился – все же терял значимость в собственных глазах, но мгновением позже понял, что это самое лучшее место в жизни. Там, на самом верху, если дело, конечно, выгорит, о нем вспомнят только однажды.
Время шло, а Рябов все еще предавался размышлениям. В частности, он подумал о боязни. Вообще он боится начальства как такового? Наверное, бояться следовало, однако сейчас были совсем другие времена, начальство меняется с невероятной быстротой. Чего толку его бояться, когда оно не сегодня-завтра окажется в опале или в том же дерьме. Вот он, Рябов, тоже начальник, хотя бы для Гены Кожевникова, и что? Да то же самое. А сам Гена боится Рябова? Ничуть! Подполковник вчера еще видел нахально смеющиеся глаза капитана: я, мол, анекдот вспомнил… Осмелели все до наглости, на каждом уровне. А какой совсем недавно аппарат был! Каждый боялся каждого – и это происходило до самой кончины трех букв: КГБ. МБ уже несерьезно; ФСК сама по себе была созвучна с чем-то фискально-фекальным; буква Б в аббревиатуре ФСБ бухает непримиримой тупостью.
Нет, Рябов никогда не наберет номера Писарева и не скажет: «Мне нужно поговорить с вами по неотложному делу». Хотя одним только звонком он мог усугубить и без того шаткое положение Писарева. Но вот Никишин. Антон. Как он мог быть уверен в нем, в Рябове, когда звонил? Подумав еще немного, подполковник понял причину этой уверенности. Главным фактором было само предложение. Оно явилось неким стопором, который не давал Рябову сделать шаг в ту или иную сторону. Подразумевалось, что он считается с Антоном и с теми людьми, с которыми тот был связан. Несомненно, что к таким решениям парня подталкивали обстоятельства, он ходил по лезвию ножа. Он решал сразу несколько задач, играл серьезно, по-взрослому. В какой-то мере Антон надеялся на Рябова и тем самым просил у него помощи. Если бы подполковник мог сейчас заглянуть в глаза Антону, он бы увидел в них то, что заметила Юлька, стоя у дверей квартиры Дмитрия Романова: «Помогите мне!!!»
Рябов произнес вслух:
– Ничто человеческое мне не чуждо, – и выпил рюмку коньяку.
* * *
Стас Бальжак жил в первом корпусе дома № 53 на Остоженке. Ему было 29 лет, и всю свою сознательную жизнь он трудился. Последние два года он вообще не отдыхал, работая по 12 – 14 часов в сутки в двух точках. Основным местом Стас считал небольшой ресторан с прекрасной кухней на Большой Черемушкинской, где он работал официантом. Клиентами этого ресторана были люди состоятельные, любившие хорошо поесть, настоящую атмосферу ресторана и в то же время уединение. Небольшая сеть ресторанов под названием «Генерал Деникин» была создана под определенного клиента, желающего посидеть или в общем зале, или в небольшой уютной кабинке с полупрозрачными шторами.
Стас работал в «Деникине» через день. Свободное время он отдавал опять же работе: по такому же графику пробовал себя поваром в небольшом кафе в Переделкине. Далековато, но Стасу это не мешало. Он пользовался собственной машиной, и это было очень удобно, в часы пик он никогда не попадал, так как передвигался в самое, пожалуй, неурочное время: где-то в половине одиннадцатого утра и в половине первого ночи; если он работал в Переделкине, то возвращался домой еще раньше – около одиннадцати вечера.
Он заезжал на автостоянку, ставил машину на место и некоторое время сидел, оглядывая, будто в первый раз, светящиеся приборы на передней панели, массивный самодельный набалдашник на рычаге коробки передач в виде черепа. Он бы никогда не купил его, но ему понравилась реклама продавца-частника на рынке, который убеждал, что резьба по дереву на этом набалдашнике представляет собой не что иное, как миниатюру мужского черепа. Резали с натуры, добавлял тот.
У Стаса Бальжака почти не было свободного времени, а машину он свою любил и очень жалел, что не может отдаться быстрой езде где-нибудь за городом. Все время занимала работа, пока есть возможность, нельзя ее упускать. Отдохнуть он успеет потом.
Обычно, поставив машину на стоянку, он, не выключая габаритных огней, выкуривал сигарету и только после этого направлялся домой.
Вот и сейчас он, опустив стекло, с наслаждением затягивался ароматным дымом сигареты. Это была первая спокойная сигарета за день. Вторая будет, когда он придет домой и сядет в удобное кресло перед телевизором: в одной руке сигарета, в другой – чашка с горячим чаем.
Стряхнув оцепенение, Стас затушил сигарету. Выйдя из машины, он нажал на кнопку на миниатюрном пульте-брелоке. Машина приветливо отозвалась: «Вау».