– Ольвин много рассказывал о тебе, – и выжидательно помолчала.
Но Луури тоже молчала. А что она скажет? Хьёгна вздохнула:
– Ольвин добрый, ты его не бойся!
– Я никого не боюсь, – с удивлением откликнулась Луури.
В этот момент она заметила, как Асгерд, подавая гостям новое кушанье, подошла с блюдом к Ольвину. Она ставила блюдо на стол, перегибаясь через его плечо, и что-то шептала ему на ухо. Ольвин наклонил голову и внимательно слушал. Когда она отошла, Йохи стал пихать друга локтем и посмеиваться, но тот с досадой поморщился, и Йохи отстал от него. Все же Ольвин несколько раз оглянулся на молодую вдову, и та каждый раз откликалась приятной улыбкой.
Когда наконец застолье подошло к концу и гости расходились, Ольвин подошел к Луури и велел ей быть готовой рано утром к отъезду. И сразу ушел. Она было заскучала, но Хьёгна стукнула ее по руке:
– Подожди-ка! – и куда-то ненадолго исчезла.
Вернулась с загадочным видом, улеглась в постель и только тогда выложила поверх одеяла нечто восхитительное: несколько кристаллических пирамидок.
– Пирамиды… – протянула Луури в восторге.
– Ты знаешь, как это называется?! – обрадовалась Хьёгна.
– Их рисовал мне Учитель.
Хьёгна размышляла только мгновение. Она собрала кристаллы в кучу и решительно придвинула к Луури:
– Возьми себе!
– Правда? Я могу взять это себе?!
Подружка кивнула. Похоже, она сама получала удовольствие от радости Луури.
Запищал младенец, и молодая мамаша принялась его кормить. А Луури, забыв обо всем, рассматривала кристаллы. Они были совершенно прозрачные, розовато-лиловые, очень ровные и таинственно мерцали в глубине. Она обнаружила одно их свойство: при сближении некоторых граней пирамидки как бы «склеивались» между собой и, если бы их было достаточно, могли сложиться в одну большую пирамиду. Но, видимо, часть их была утеряна, и в целое они никак не собирались. При «склеивании» на некоторых сторонах пусть слабенько, но проступали непонятные знаки. Это были не руны, руны Луури узнала бы. И не арабская вязь – ее она видела в свитках Учителя. Видела она и иные чужеземные письмена, но эти знаки были ни на что не похожи. Все это было так интересно, что только глубокой ночью Луури смогла отвлечься, чтобы хоть немного, как уговаривала ее Хьёгна, поспать перед рассветом.
Проснулась она по привычке перед восходом и, взяв со стола кусок хлеба и сыра, вышла во двор ждать Ольвина. Присела на бревно. Все еще спали. Было тихо, утренний туман приглушал все звуки. Очень хотелось спать.
Когда из-за угла дома показалась лошадь Ольвина со своим хозяином, Луури встала, чтобы подойти, но Ольвин был не один, и она опять села, дожевывая хлеб. Оседланная лошадь с притороченным дорожным мешком терпеливо переступала, пофыркивая и кося глазом на собеседницу Ольвина. Луури узнала Асгерд. Молодая вдова что-то тихо говорила Ольвину, он отвечал, а она смеялась. Потом положила ладонь ему на шею, но Ольвин потянулся к поводьям, и ее рука соскользнула. Асгерд шлепнула ладонью по крупу лошади, Ольвин кивнул на прощанье и тронул, махнув Луури. Она поплелась за ним, спотыкаясь в полудреме.
– О, да ты совсем спишь! – заметил Ольвин. – Давай-ка на лошадь.
– Все равно свалюсь, – вяло ответила она.
Это насмешило его. Он сел на лошадь сам, затем подхватил Луури под мышки и усадил перед собой. Очень долго ехали молча. Луури вдруг поймала себя на том, что ее беспокоят мысли об Асгерд. Ей захотелось что-нибудь спросить о ней у Ольвина, но она долго не решалась. Наконец не выдержала и заговорила:
– Асгерд очень красивая.
– Да, она красивая, – невозмутимо прозвучало в ответ.
– Она нравится тебе? – нахально спросила Луури.
– Она многим нравится, – равнодушно процедил Ольвин.
Больше ничего не приходило в голову. Она устала думать об этом и стала засыпать. Ей снилось, что кто-то настойчиво спрашивает и она непременно должна ответить, нравится ли ей самой Ольвин. Она нашла вопрос важным и с готовностью ответила «да». Но вопрос звучал снова и снова. Это разбудило ее. Оказалось, что это Ольвин коварно воспользовался ее сонливостью, чтобы спросить о том, что заботило его самого: нравится ли он ей? Подчеркнуто заинтересованно он спрашивал и спрашивал, с удовольствием выслушивая каждое ее простодушное «да». Его глаза светились лукавством: «Ты призналась мне!» Это было нечестно, и Луури стала вырываться, но Ольвин держал ее железной хваткой, крепко и как-то жадно прижимая к себе. Она затихла: не вырываться оказалось приятно. Ольвин, не отводя взгляда, смотрел ей в глаза и чего-то ждал. Сердце заколотилось, и она тут же услышала, что у внешне невозмутимого Ольвина сердце бьется так же неистово. И эти глухие сильные удары его сердца вдруг открыли ей то, что происходило с Ольвином последнее время. Он не отводил от ее лица выжидательного взгляда. Но она смешалась, отвела глаза, и разочарованный Ольвин натянуто усмехнулся.
Когда солнце стояло уже высоко, начиная припекать, они сделали привал. В тени деревьев пели птицы, и все располагало к беседе. И Луури решилась порасспросить Ольвина о том, что ей не давало покоя.
– Я говорила кое о чем с Хьёгной… – начала она отважно.
Ольвин, начавший было дремать под щебет птиц, повернул к ней голову.
– И что? – лениво спросил он.
– Ну, в общем, оказалось, что я многого не знаю… – Она запнулась, не зная, как уточнить, что речь идет об отношениях между мужчиной и женщиной.
Но Ольвин прекрасно ее понял!
– Да уж, – он сел и оперся руками о землю за спиной, – кое о чем ты даже не имеешь представления!
– Почему же Учитель не учит меня этому?
– Он говорит – ты другая, не как все. Тебе нужны иные знания.
– Разве нельзя понять и то и другое? Я же стараюсь!
– Эти знания тебе надо получить до того, как ты… – Ольвин осторожно подбирал слова, – до того, как ты могла бы узнать мужчину.
– Что в этом плохого? Так все живут.
– Ты другая. – Голос Ольвина стал хмурым: разговор, похоже, не развлекал его.
– А может ли так быть, Ольвин, что Учитель просто не знает… м-м-м… этого?
Ольвин так дико вытаращился на нее, что она сразу пожалела о своем вопросе.
– Хьёгна еще сказала мне… – Она замялась.
– Ну, что тебе еще выболтала эта простушка Хьёгна? – Он принялся жевать орехи, раскалывая их в кулаке сразу по нескольку штук одним нажатием.
– Она сказала, что когда мужчина ласкает, то все узнаешь сама. Это правда?
Он промычал что-то нечленораздельное, и Луури подумала, что надо дать ему прожевать. Она подождала и снова приступила:
– Ты, верно, можешь… э-э-э… научить меня, если… Ну, словом, ты ведь сможешь меня ласкать?