Ольвин поперхнулся орехами и долго тряс головой, то ли откашливаясь, то ли рыдая от смеха. Наконец справился и спросил:
– И все?
Она не поняла.
– Больше ты ничего не хочешь? Только ласки?
– Да.
– Нет, не могу!
– Но ты же мужчина!
– Вот поэтому и не могу!
Она помнила, как жарко он прижимал ее к себе, как часто билось его сердце, как он смотрел, не отрываясь, в ее гла за. «В чем же дело?!» Луури обиженно повернулась к нему спиной:
– Ты отказываешься от меня.
И вздрогнула: Ольвин подскочил как ужаленный и сел перед ней на корточки:
– Я отказываюсь от тебя?! Я?!
Он стиснул ее ладони в своих и заговорил горячо и торопливо:
– Луури, Зверек мой, обычай требует, чтобы я пришел для сговора к твоим родичам, но я не знаю их. Обычай требует, чтобы я просил твоей руки перед свидетелями у твоего отца или опекуна. Но никого нет. Горвинд просил подождать до весны, а уже лето, и он не говорит мне ничего! Если ты согласишься, я буду ждать тебя, сколько захочешь, пока ты сама не примешь решение – стать или не стать моей женой!
Луури задохнулась от волнения. Это было неожиданно, безум но, странно! И она вдруг почувствовала необыкновенную нежность. Протянув руку, она прикоснулась к его колючей щеке, и он закрыл глаза:
– Ты говоришь мне «да»?
Она нерешительно кивнула, и он, не открывая глаз, понял ее и счастливо засмеялся. Потом встал и громко, на весь лес, так что замолчали птицы, прокричал:
– Луури, дочь Виторда, с этого дня ты помолвлена с Ольвином, сыном Торка. Вы все (он обвел взглядом лес вокруг) это слышали, и Один этому свидетель!
* * *
Нескольких взглядов на нее и на Ольвина хватило Учителю, чтобы сразу подметить происшедшую с ними перемену. Но он ничего не сказал.
Луури несло по течению какой-то новой реки. Когда Учитель возобновил занятия, сознание не всегда подчинялось ее воле, внимание рассеивалось. Горвинд терпеливо ждал, пока она сосредоточится. Один раз заметил:
– Выбери, о чем тебе думать.
Конечно же, она настроилась на учение. Дело пошло на лад, и Горвинд перестал хмуриться.
Как-то раз Рангула, от которой тоже не ускользнуло, что отношения Луури и Ольвина несколько изменились, заметила Горвинду:
– Не напрасно ли ты отпустил ее в поселок и не предостерег?
Луури не понравились ни сами слова, ни то, что Рангула говорит это прямо при ней, да еще будто упрекает Учителя. Помолчав, Учитель ответил:
– Почти нет шансов, Рангула, избежать некоторых событий. А прямое предостережение, напротив, ускорит их.
– Возможно, ты прав. Возможно, и нет, – пробормотала Рангула. – А теперь уж и я не знаю, хорошо ли поступаю, что отговариваю Ольвина.
– Твои старания не подействуют. Впрочем, кажется, и мои тоже.
* * *
Со дня их возвращения из Тьярнарвада Ольвин почти совсем не оставлял Луури. И когда Учитель решил пойти с ней к морю, Ольвин оказался рядом. Учитель не возражал, и мужчины всю дорогу увлеченно проговорили. Луури сразу отправилась купаться, наслаждаясь небольшими волнами, а вскоре к ней присоединился Ольвин, старавшийся под предлогом помощи лишний раз прикоснуться к ней.
Луури всегда любила воду, понимала эту стихию, как никакую другую, и не удивилась, обнаружив однажды ее новое качество: вода запоминала, хранила и сообщала посвященному многое о силе и дыхании жизни живущих или находящихся в ней существ. Запоминала, пожалуй, даже лучше деревьев, а сообщала все самое глубинное и сокровенное.
Об Ольвине вода сказала многое: от него шел зов. Луури не могла ошибиться, это была не просто любовь, которая светилась в его глазах, это был именно зов мужчины: «Я жду тебя». Глаза не выдавали его, но раз «услышав» глубину его души, она увидела Ольвина в новом свете и поняла, что он имел в виду, когда там, в лесу, отказал ей в ласке и когда сказал: «Я буду ждать тебя».
Она вышла погреться к костру, который Учитель уже развел на берегу, где и сидел в своей излюбленной восточной позе, скрестив ноги. Вышел и Ольвин. И они продолжили с Горвиндом прерванный купанием разговор: что-то о судьбе, о звездах… Она слушала невнимательно. Через огонь костра она чуяла все тот же таящийся в глубине взгляда Ольвина волнующий зов. Луури хорошо помнила то удивительное ощущение детства, когда, испуганную и продрогшую, Учитель согрел ее в своей землянке. От него исходила великая сила отеческой любви и заботы. Никогда она не чувствовала себя более защищенной и умиротворенной. Ольвин тоже заботился о ней, с детства она знала его как верного друга, как доброго старшего брата, на защиту и покровительство которого всегда могла рассчитывать. Но та сила, что шла от Ольвина теперь, проникала в некую таинственную область ее души, трогая самые сокровенные ее струны. Это было совершенно новым, вселяло беспокойство, будоражило и лишало способности думать. И этот огонь под звездным небом в треске рассыпающихся искр говорил ей о том же, о чем шептали волны: «Он ждет тебя!» Луури больше не могла и не хотела сопротивляться. Она пыталась еще перехватить взор Учителя, чтобы спросить его, как ей быть, но – увы! – Учитель не смотрел на нее.
Стемнело. Учитель погрузился в созерцание. Ольвин поднялся и, не глядя на нее, ушел куда-то в темноту, прихватив свой плащ.
Горвинд не пошевелился и не повернул головы, когда она, тихо ступая, ушла вслед за Ольвином.
* * *
Берег пологими уступами спускался к морю. На одном таком уступе Луури увидела Ольвина. Он сидел, подогнув колени, лицом к морю и казался погруженным в свои мысли. Было совсем темно, и она хотела подойти незаметно. Но Ольвин, как истинный викинг, услышал ее тихие шаги и немедленно обернулся.
– Девочка моя, ты пришла…
Луури подошла совсем близко, но он не поднялся, а лишь привстал перед ней на колени и, обхватив за талию, привлек к себе, прижавшись щекой к ее животу. Она почувствовала себя очень неуверенно и призналась:
– Я ничего не умею…
В его ответном взгляде она прочитала полный восторг и бесконечную нежность.
– Я тебя всему научу, – выдохнул он.
И Луури вдруг ослабела, земля качнулась, подогнулись ноги, и она безвольно сползла внутри кольца его рук вниз. Ольвин склонился над ней, и близко, очень близко она увидела его опьяненные желанием глаза. Его поцелуй дышал сосновым запахом и оставил на губах соленый вкус моря, обветренные губы обожгли, и как-то помимо своей воли Луури обвила руками его шею и прижалась к нему. Ольвин не торопился, хотя сердце его (Луури это отчетливо слышала), казалось, вот-вот разорвется, пальцы дрожали, а дыхание сбивалось, когда он раздел ее и первый раз провел ладонью по ее обнаженному телу. «Сколько раз в детстве, – подумала Луури, – когда мы спали вместе, он касался меня и – сердце и тело мое молчали. И вот все изменилось – его руки обжигают, губы лишают дара речи. Как он ласков!» И она, запустив пальцы в его русую шевелюру, сама потянулась к нему губами – к его глазам, губам… Он вздрогнул, его рука скользнула вниз, к ее бедрам. Она замерла.