— О чем задумался? — спросил Клим товарища.
— Да так... — Юрмин махнул рукой. Трезвый он — нормальный, общительный мужик. Водка же вытворяла с ним необычные вещи: постоянно война мерещится. О чем и сказал земляку.
— Что мерещится? — переспросил Клим.
— Давай еще по одной. — Выпив, инструктор долго молчал. — Знаешь, Серега, водка помогает снять стресс, а с другой стороны, память обостряет. Порой с ума схожу. Выпью и словно переношусь в 94-й... — Юрмин даже хохотнул — таким идиотским прозвучало сегодня его признание. — Знаешь, почему я тебе об этом рассказываю?
— Скажи — узнаю.
— Потому что больше меня никто не слушает. А мне нужно выговориться, понял?... — И он «выговаривался» о том, что в 94-м в Чечне шла натуральная резня, что друг погиб на его глазах, О том, что держал его за руку («он горячий-горячий, а бетон лестничного марша под ним — ледяной»). Что оставил в том подъезде надпись на стене: «Саня, я всегда буду помнить тебя. Я отомщу за тебя нохчам!»
Юрмин рассказывал нескладно, сбивчиво, пьяно. Он спрашивал то ли себя, то ли своего земляка: что осталось от той справедливой мести? Тогда она гнала из одного глаза слезы ярости, а из другого — бессилия. Такой вот самогонный аппарат. Почти ничего от мести-то и не осталось.
Мичман вздохнул. Время не только не лечит, размышлял он, оно порой калечит, заставляет забыть что-то священное, рожденное в груди. Роды прошли, боль поутихла, святость исчезала по мере взросления души.
— Колчин меня спрашивает: мол, зачем Тульчинский на базу вернулся. Не знаю, говорю, кретин потому что. А почему Олег меня об этом спросил? А, Серега?
— Потому что тебя никто не слушает.
— Не, не поэтому. Можешь не подкалывать. Потому что мы все здесь какие-то ненормальные. — Юрмин покрутил у виска пальцем. — Свистонутые. А причина, мне кажется, в Колчине. Нет психолога, и никто на голову не жалуется. Я не без глаз и вижу, что Паникян на Колчина волком смотрит.
— Тульчинский заменит Беглова? — спросил Климов.
— Да, — нехотя ответил инструктор. — Странноватый тип. В 97-м у них с Олегом вроде дружба завязалась. Тогда... — Юрмин осекся. Едва не проговорился о «97-м экипаже». Об этом нельзя никому рассказывать, даже Сереге Климову.
— Что тогда?
— Тогда я был молодой, — выкрутился мичман. — Чу-уть постарше тебя. И вот тебя-то я хочу спросить стеба ради: ты-то зачем здесь?
Однажды, не дожидаясь схожего вопроса, Сергей сказал матери:
— Мам, мне предложили вернуться на службу. Пройти спецкурс на военно-морской базе «Дельта». Понимаешь, туда не каждого берут. А после курса мне обещали службу в Московском военном округе. Я рядом буду...
Тогда он читал ответ в глазах матери:
«Тебя рядом не будет. В Московской области нет моря».
* * *
Вслед за журналистом под водой скрылся диктофон. Пленка, вынутая из кассет, лежала шевелящимся париком у ног секретного агента. Вот к ней присоединились несколько исписанных мелким неразборчивым почерком листов бумаги; записи на них касались капитана Колчина, майора Алексеенко. Можно было и не копаться в них, а уничтожить, не читая. Но Тульчинский надеялся, что записи прольют свет на намерения и осведомленность Олега Колчина. Но пока ничего интересного, лишь портретные наброски, попытки психологических выкладок покойного репортера.
Вот и последний лист, скомканный нервной рукой агента, полетел в общую кучу...
Прикурив, Влад поджег ворох бумаги и магнитной ленты и задумался. Сыграл впустую? — спросил он себя. Нет, журналист знал достаточно, чтобы отчасти решить «демографическую» проблему подводных обитателей этой части Каспия: корма им хватит надолго.
Он еще раз обшарил одежду Арутюнова, брезгливо перетряхнул грязное нижнее белье и носки, упакованные в полиэтиленовый пакет; едва он раскрыл его, в нос ударил резкий запах мочи и пота. Впору надевать противогаз.
Противогаз...
* * *
Он спускается в подвал в противогазе, открывает вентиль на баллоне и... даже сдерживает дыхание. Все напрасно: смесь оказалась безобиднее чистого кислорода; она лишь освежила относительную затхлость склада.
* * *
Над Пионерским громыхнуло. Ленивая туча пролилась теплым дождем. Надев легкий плащ журналиста, походивший на стихарь дьякона, и слегка удивившись его предусмотрительности, Тульчинский вышел на шоссе в том месте, где дорожный знак указывал окончание населенного пункта: диагональная полоса, перечеркивающая название Пионерский. В руках Влада дорожная сумка, глаза скрывает кожаная кепка а-ля Лужков, во рту сигарета, в карманах брюк довольно солидная сумма — тысяча триста долларов и около двух тысяч в рублях. Из-за поворота показалась легковая машина, осветив одинокую фигуру. Тень Тульчинского метнулась с обочины ему за спину, укорачиваясь и мгновенно пропадая в придорожных кустах.
Мимо.
Влад продолжил движение. Остановился, когда его нагнал свет фар другой машины. Она замедлила ход. Водитель колебался, взять ли попутчика. Он притормозил в десятке метров впереди Влада. Тот ускорил шаг и открыл заднюю дверцу.
— До Кизляра подбросишь? — спросил он. От Пионерского до Кизляра было порядка ста пятидесяти километров. — Сотня баксов.
— Садись, — быстро согласился водитель «Жигулей» десятой модели. На вид парню, скорее всего дагестанцу, было лет двадцать пять.
— Держи. — Тульчинский, устроившись на заднем сиденье, протянул водителю купюру.
— Не, — отказался тот, — пути не будет. Расплатишься, когда приедем. — Вообще он не занимался частным извозом, взял бы попутчика бесплатно, но раз тот сам предложил деньги, то почему не взять.
Он вел машину легко и непринужденно, на высокой скорости, лихо проходя крутые повороты-шиканы, а на редких песчано-галечных участках, политых дождем, вообще по-раллийному, уверенно и «заносчиво» работая рулем. И слушал, не задавая вопросов, своего платежеспособного пассажира. Он журналист, едет в Кизляр, а вернее, возвращается: собрать кое-какой материал в Пионерском не получилось, так, ограничился набросками о самом городе. Наконец замолчал. Задремал, видно, под монотонную работу «дворников». В панорамном зеркальце отражалась его склоненная к плечу голова. «Проснулся» он, когда впереди показались огни Кизляра.
— Вот здесь останови, — попросил Влад, завидев впереди стандартную металлическую коробку автобусной остановки, выкрашенную в желтый цвет. Напротив, через дорогу, между серыми двухэтажками светились окна коммерческого магазина «XXI век», работающего, по-видимому, круглосуточно.
Расплачиваясь, Тульчинский оставил на сиденье журналистское удостоверение Арутюнова и вложенную в него аккредитацию на работу в «прифронтовом» регионе. Вещи не ценные и водителю не нужны. Наверняка он, обнаружив их, передаст в милицию или в стол находок.