– Еще раз повтори, Борис, что тебе сказали про Холстова, – попросил резидент, складывая бумаги.

– Срочное сообщение в «Аквариум» должно уйти со ссылкой на подполковника Холстова, – повторил Рощин слова Глеба Карпенко.

– Ладно, – покивал полковник. – Ты на машине?

– Да.

– Сделаем так, Боря. Сейчас я поеду на Сванеалле – знаешь, где это? – а ты покатайся за мной, посмотри «хвост». Если все нормально, обгонишь меня в районе домов от номера восемь до номера восемнадцать. Будь очень внимателен, прокатимся с ветерком.

Серегин не рисковал, решив прежде узнать «откуда ветер дует», то есть получить вначале разъяснения от Холстова, а уже потом отправлять донесение в Центр. Так он потеряет немного времени, но сэкономит куда больше. Неизвестно, как воспримут его сообщение в Центре, возможно, оно пролежит до утра, пойдет на отработку в другой отдел.

Был еще один вариант – отправить донесение на имя генерал-полковника Михайлова, поскольку он лично курировал работу Холстова и Ухорской здесь, в Копенгагене, – но первого заместителя начальника ГРУ вряд ли поднимут с постели так оперативно, как, скорее всего, требует того основательная неотложность этого дела.

«Опель» Рощина обогнал «Вольво» резидента у дома номер 12. Серегин развернулся на пустынной улице и припарковал машину на нечетной стороне. На втором этаже двухэтажного дома номер 23 располагалась квартира, откуда можно было позвонить по безопасной линии.

– Привет, Толик! Серегин беспокоит. У тебя факс работает? Я пошлю тебе пару листов и перезвоню через... пять минут.

За многие сотни километров от Копенгагена в обычной московской квартире, без преувеличения будет сказано, раздался вздох облегчения. А часы показывали ровно половину третьего Москвы. В Багдаде на час меньше. Хотя нет, часовой пояс у двух столиц один и тот же. Но все равно слава богу, мысленно перекрестился подполковник Холстов, с нетерпением поджидая звонка от резидента. А заодно умножал время на километры.

Все вышло именно так, как и рассчитывал подполковник. В 2.50 генерал Михайлов принял его телефонограмму. Ровно через час пять минут Холстов прибыл на аэродром Чкаловский, где его уже поджидал борт МЧС. За четыре часа полета самолет преодолел расстояние почти в три тысячи километров и приземлился в аэропорту имени Саддама Хусейна в 8.15.

Дорогой, показавшейся нескончаемой, Холстов качал головой: «Антон... Антон Альбац. Кто бы мог подумать».

«Человек-то наш», – припомнились ему слова Ухорской.

Что ж, вздохнул подполковник, дело по Антону она все же довела до конца.

63

Ирак, 28 декабря, суббота

Неужели шесть утра? Или больше – семь? Хайдар, повинуясь жесту майора, с трудом поднялся с откидных нар, повернулся лицом к стене и дал замкнуть за спиной наручники. Безропотно, без сопротивления. Он прошел до конца, оставалось всего несколько шагов. Они затихнут у глухой стены, видевшей на своем веку очень многое.

Когда ему на голову набросили плотный мешок, в крови взбурлил адреналин, словно капитан шагнул из люка самолета, забыв надеть ранец с парашютом. Голова закружилась, темноту вспороли ленты сигнальных огней; они неслись навстречу с невероятной быстротой. Так стремительно, будто сейчас, вот в это самое мгновение его затылка коснется холодный ствол пистолета.

Пистолета...

Если бы случилось невероятное и его отпустили, Алексей ни при каких обстоятельствах не взял бы в руки пистолет.

Его развернули лицом к выходу, впереди шел майор, позади раздавались шаги еще нескольких военных. Как запряженной в телегу лошади, ему подавали команды, касаясь то одного плеча, то другого: направо, налево; легкий тычок в спину – прямо. Он не сбивал шаг, словно всю жизнь его понукали таким вот способом. И лишь на лестнице он споткнулся.

Ступени вели наверх. Одна, две... Сбился со счета. Следующий шаг нерасчетливо длинный – нога не нашла очередной ступени и громко ударила в бетонный пол.

Алексей по звукам пытался приблизительно определить, где он находится, сколько человек его окружают. Пронизывающий холод подвала сменился относительным теплом незнакомого помещения. Теперь подошвы его ботинок ступали по деревянному полу. Но вот и он сменился, скорее всего, ковровой дорожкой.

Направо – тронули за плечо.

А это что за жест? Ага, понятно, требуют остановиться.

Эта непонятная игра на пороге смерти виделась нелепой, дикой, могла зародиться лишь в голове душевнобольного, но она отвлекла Алексея от иных мыслей, наверное, тем самым отняв несколько драгоценных секунд. Хотя это ничтожное время, проведенное с мыслями о смерти, не стоило ровным счетом ничего.

В машине, куда посадили Хайдара, пригнув ему голову, ощущался запах пороха. Военный джип, определился Алексей по звуку мотора и по ходу машины. «Главер», за рулем которого ему довелось посидеть. Та марка, которая едва ли не в самом начале могла сорвать операцию.

«Куда едете?»

«В Эс-Самаву, начальник».

«Эс-Самава в другой стороне».

Может, в той, куда сейчас везли Алексея?

Только теперь – достаточно поздно – до него стало доходить: что-то не так. Что-то не сложилось... у НИХ. Когда он собирался в эту последнюю командировку, что-то отдаленно похожее коснулось его сердца, он досадовал на себя, на то, что в его жизни что-то сложилось не так.

От нарастающего беспокойства заломило в висках, зарябило перед уставшими смотреть в темноту глазами, прикрытыми набухшими от гематом веками. Разноцветные пятна тем не менее просились называться радужными.

Что, что у них не сложилось?

Как бы то ни было, Алексей получал отсрочку – неважно на сколько, но к нему начал возвращаться не сломленный, а добровольно подавленный дух. И участившийся пульс четко говорил об этом.

Час пути. Кажется, проехали мост. Еще час. Конвоиры по обе стороны казались мертвецами, Хайдар не слышал их дыхания. А вот дыхание аэропорта учуял сразу – по нарастающему с каждым мгновением вою турбин. Капитан глох от него, словно находился в метре от самолетных двигателей, не почувствовал боли, когда его грубо наклонили и разомкнули наручники, не слышал голоса майора, не видел его жеста – даже не заметил, как с головы сняли мешок.

Хайдар шел к самолету, на фюзеляже которого гордо красовались заглавные буквы: РОССИЯ. Радужные пятна, которые терзали его глаза и душу, сейчас объединились в три цвета: белый, голубой и красный. Красного цвета на нарисованном флаге казалось больше. Несоизмеримо больше.

От группы лиц, одетых кто в штатское, кто в военную форму, отделился незнакомый человек и шагнул навстречу капитану Хайдарову.

– Подполковник Холстов, – представился он, с трудом удерживая взгляд на обезображенном лице пленника. Теперь уже бывшего пленника. – Ничего, – Анатолий Николаевич, не совладав с эмоциями, по-отечески обнял Алексея за плечи. – Ничего... Все пройдет.