Дядьки больше нет. Был рядом со дня рождения. Никому ничего плохого за жизнь не сделал. Ну, любил речи толкать! Так ведь он должен был их с братом и своих детей вырастить и помочь односельчанам. Никого из них не дал увезти из села, посадить, убить! Дядьку убили.
А ему обещают жизнь.
Как много это слово включает в себя понятий! Жить — это просто смотреть в голубое небо, греться в лучах солнца, целовать женщину, плыть в море. Не та жизнь нужна, которую любит Апостол, а самая обыкновенная, он хочет просто жить! Не жить — это сырость могилы, вечное молчание, черви…
Любим не будет жить?! Брат, заменивший отца? Джулиан поднялся. Тело его точно камнями избито. Есть только один выход. Гюст предлагал. Убить одного — того, кто требует убить Любима. Убить одного и разом спасти всех. И тогда пусть является новый Властитель, нестрашно, Апостол устроит: они все рассыплются, как ртуть, по стране, разве найдёшь их?! Гюст прав. Совсем ещё мальчик, а голова светлая. Чем плох его план? Прост и вполне доступен. Особенно теперь, когда он, Джулиан, всё здесь знает.
Знает, где находится дворец Властителя. Но дальше гостиной ему никуда хода не было. И кто сказал, что Властитель живёт именно в этом дворце?
План Гюста может легко провалиться ещё и потому, что техника здесь совершенна и непредсказуема, и он, Джулиан, понятия о ней не имеет, разобраться в ней никогда не сможет. Гюст и вовсе. Рассчитывать на Гюста не приходится. Остаётся одно: раз всё равно он должен кого-то убить, он убьёт Властителя сам, без чьей-либо помощи. Попросит о свидании и убьёт.
Но тут же понимает смехотворность своего плана — дом полон невидимых слуг, послушных вздоху Властителя, фиксирующих каждое его движение, руку-то не успеть поднять, не то что выстрелить. И где он возьмёт оружие?
А если взорвать дворец? Конечно, это выход. Найти Гюста, взять у него горючую смесь, попросить Властителя о свидании, незаметно пронести смесь во дворец. Лишь бы самому успеть выскочить! Значит, главное сейчас: найти Гюста.
Надежда родила силы. Он ещё поборется!
Геля подошла, встала на цыпочки, принялась гладить его щёку. Это простое движение успокоило. Но тут же стало ясно: ещё мгновение, и он никуда не пойдёт. Отвёл Гелины руки.
— Ляг, Джулиан! — Лицо её неожиданно детское, просящее. — Полежи. Надо набраться сил, прежде чем приступать к такому важному делу, а я вижу, ты готовишься к большому делу. — Геля обвила его тонкими руками. От её рук и тела разлился по нему привычный покой. Всё как-нибудь да обойдётся, не может не обойтись. Она усадила его. — Я люблю тебя одного во всём мире, — сказала неожиданно и заплакала. — Ты думаешь, я всё забыла? Как меня силой доставили сюда? Как принудили стать тем, кем я стала? Как отняли у меня моего сына?! Можешь не верить, но я в первый раз люблю. Без страха. — Она долго молчала. — Адриан обещал отдать тебя мне. Обещал не делать ничего плохого твоим друзьям. Он вовсе не такой кровожадный, как кажется. Возьми хотя бы слуг. Да, они работают на него. Но, во-первых, работают совсем немного часов в день, во-вторых, живут ничуть не хуже, чем мы: у них есть свои дома, свои поля. Иначе как заслужишь их преданность?! Зато на них можно полностью положиться. Их не подкупишь, не подговоришь, у них есть всё, что нужно, и они будут биться за Адриана насмерть, этим будут биться за себя. Он всем как отец. Даже нас, когда мы стареем, не убивает, не превращает в роботов, что вполне мог бы сделать, а переводит в слуги и одаривает всем необходимым. Нет, он вовсе не жесток. Просто у него такая глупая манера — пугать людей. Ничего не бойся, ты под защитой моей любви. Что-нибудь придумаем.
— А то, что он расстрелял Григория? — поддался он искренности, втайне надеясь: Будимиров специально для него разыграл спектакль, чтобы запугать, заставить быть послушным!
— О, это он пошутил! — рассмеялась Геля. — Уверяю тебя, пошутил. Он любит попугать своих подчинённых. Детская игра — «Хочу, чтобы все боялись меня!», «Ух, какой я страшный!» — подтвердила она его надежды.
Ему так хотелось поверить Геле, и он поверил, сознательно отбросив явную растерянность Будимирова, его слова «Отменить приговор». Кто знает, может, в нём пропадаёт великий актер?! Конечно же, разыграл! Конечно же, пошутил! Вот же ему Властитель ничего плохого пока не сделал! Попугал, да! Но если он любит пугать… Геля знает, иначе зачем стала бы говорить?! Его не пытал же, не бил!
— Григорий очень добрый! Я удивился даже, как так, они же друзья! У нас в селе об их дружбе все знают!
— Пошутил! — кивнула Геля и раскинулась на траве. Полуодетая, с розовыми, тёплыми просветами кожи, никогда она не казалась ему такой красивой, как сейчас. И он расслабился.
— Знаешь, какой у меня брат?! — заговорил доверчиво. — Сама доброта. От смерти меня спас. А я должен его убить?
— Давай перетащим его сюда! Хочешь? И не нужно убивать. Так как он провинился, какое-то время послужит Адриану. Стоит мне поговорить с Адрианом, и всё устроится.
— Ты в самом деле спасёшь его?! — воскликнул Джулиан радостно. Но тут же поник. — Он не захочет прийти сюда, предпочтёт смерть.
— А хочешь, я поговорю с Адрианом насчёт твоих друзей? Адриан уважает дружбу, видишь же, вызвал Григория, создал ему замечательные условия.
— Убил! — воскликнул Джулиан.
— Нет же! Пошутил с ним. Раз ты любишь своих друзей, значит, они стоят того. Как зовут твоего самого большого друга?
И снова Джулиан, будто сам не был свидетелем растерянности Будимирова, когда ему сказали, что приговор приведён в исполнение, будто не было той дикой, непонятной, необъяснимой сцены, принялся доверчиво рассказывать:
— Он — святой. Совершенно не думает о себе! Он такой добрый, такой благородный, знаешь, он даже врагов не хочет убивать! Ни одной капли крови не хочет пролить. Для него самая большая ценность — жизнь каждого.
— Ничего плохого не сделают ему, вот увидишь! — лениво, чуть растягивая слова, ласково говорит Геля. — Просто он и другие твои друзья будут освобождены от работы в Учреждении! Разве они не найдут себе работы в другом месте? Найдут. Скажи, как зовут его? И его оставят в покое. Он будет жить как хочет. — Геля потягивается и сладко зевает. — И ты будешь жить, не запятнав своей совести. Лишь бы ты был со мной! Мне ничего больше в жизни не надо.
Пережив потрясение. Джулиан так жаждал участия и доброты, так ждал чуда спасения, что всей душой поверил в Гелину искренность, а значит — в несуразность того, чему был свидетелем: не может человек убить своего единственного друга, осмелившегося возразить ему, не может быть так жесток, чтобы требовать убийства родного брата. И он поспешил позабыть и разговор с Будимировым, и чувство ужаса, вызванное им.
— Посмотри, как прекрасен мир! Все твои розы распустились! — мягко говорит Геля. — Слышишь, птицы поют? Дороже тебя у меня никого нет. Никто, кроме тебя, не интересовался моим состоянием, настроением, никто не видел во мне человека, только женщину, способную доставить удовольствие. А ты… помнишь, в начале наших отношений спросил: «Почему ты плачешь?», «Почему ты такая грустная?» Я никогда не забуду! Ты отнёсся ко мне по-человечески, ты умеешь жалеть. Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. Выполнишь то, о чём просит Адриан, и вернёшься ко мне, — говорит Геля. — И я всегда буду рядом с тобой. Адриан обещал. Ну, расскажи о себе. С кем ты дружишь больше всего? Мы будем приглашать его в гости. Кто у тебя самый необыкновенный?