– Так.
– И для чего ты опустила порошок в могилу?
– Для того, чтобы порошок пропитался исходящей от тела мамбо силой. Только после этого он стал готов к употреблению.
– Ты сама-то его пробовала?.. Вижу, что нет. Слушай, а зачем мы раздели его? – Каталин жестом руки указал на Живнова.
– Чтобы нанести порошок ему на тело.
Он почесал за ухом.
– Черт, я думал, он проглотит его, и дело с концом… Ты готова?
– Нет. Мне нужна пустая бутылка. В нее я запечатаю его душу, – она в свою очередь указала рукой на Живнова. – Для того, чтобы получить контроль над его сознанием и телом.
– Через какое время он очнется?
«Он не очнется». И эта мысленная фраза Вергельда была тотчас озвучена жрицей:
– Он не очнется. Через двенадцать часов после ритуала он обретет способность двигаться. Но не будет бродить бесцельно. Он будет искать хозяина своей души. – Она выдержала паузу. – Он будет искать тебя.
– Пока не найдет, я понял.
А дальше случилось то, чего не ожидали Вергельд и Нико, но был готов Катала. Он отвергал само понятие «нападение»: что ему могла сделать эта женщина, пусть она даже и маг с ручищами гориллы? На поверку оказалось, что руки у нее действительно супердлинные. Она достала до лица Каталина, царапнув его острыми ногтями. Он поднырнул под ее руки и вынес свою вверх, выпрямляясь. Несильный, но точный удар пришелся в подбородок, и ноги у Мамбо подкосились. Только она невероятным образом устояла и снова ринулась в атаку. Как Лейла, сравнил Каталин жрицу с дочерью Мухаммеда Али. Он остановил ее прямым в голову, схватил под мышки и, крутнувшись вместе с ней, швырнул на стену. Мамбо распласталась на ней и застыла, как на полу, будто законы гравитации не действовали на нее. Каталин взял ее за волосы и дважды припечатал лицом к камню, на этот раз окончательно превращая лицо жрицы в кровавую лепешку.
Во время столкновения из кармана Каталы выпала кукла. Он поднял ее и рассмотрел более внимательно. Видимо, в его голову пришла еще одна идея, с холодеющим сердцем подумал Нико. Если бы сейчас Катала превратился в навозного жука в человеческий рост, он бы не удивился.
Катала склонился над жрицей и сказал:
– Я тоже могу колдовать – бабка учила. Знаешь, что я сделаю, когда вернусь домой? Я нарисую тебя в городской уборной, прямо над писсуаром, чтобы ты, падла, каждый час мироточила, – с интонациями законченного богохульника пояснил он.
Сплюнув на пол, Катала выпрямился и, зашвырнув куклу в угол, поторопил едва живую негритянку:
– Давай делом занимайся. После подеремся. – Он хмыкнул. – Обещаю.
Катала в очередной раз склонился над товарищем и пресек его попытку вскочить с места. Глядя ему в глаза, он провел рукой по его обнаженной груди, животу.
– У тебя такое влажное тело… Порошок быстро впитается в кожу. – Он понизил голос до шепота: – Паша, «докторишка» глаз с тебя не спускает, так что придется тебе отработать на все сто, а на пятьдесят, как мы планировали, не получится.
– Ты планировал, падла…
– Ну так поднимись и скажи об этом Хренгельду. Когда проснешься, если, конечно, проснешься, поищи на полу противоядие. Пей все, так, как будто похмеляешься. Начинай! – прикрикнул он на Мамбо. И оседлал Живнова, выгнувшегося дугой на ложе. – Давай, давай! Только меня не натри.
Укрощенная Мамбо открутила предохранительную проволоку на пробке, и та в свою очередь покинула свое место, издав негромкий хлопок. Вергельд, с замиранием сердца наблюдавший за священнодействиями Мамбо, восхищенный Каталой, точно знал, с чем ассоциировался этот звук у Живнова. Со звуком вставшей на место крышки гроба, с металлом вгрызающихся в дерево гвоздей, с собственным всхлипом в тесном гробу, с хрустом первого сломанного ногтя о доску, с чавканьем откушенного языка, с отголоском последней здравой и напуганной мысли… Он уже сходил с ума…
Живнов не видит, что там делает жрица под его руками, а Каталин уже не беспокоится о том, что Мамбо может и по его телу мазануть ядовитым порошком. Каждому по вере его, каждому по вере его, бьется в его мозгу, бьется в каждой напружиненной мышце жертвы. И Живнов оказывал такое ожесточенное сопротивление, что мускулы Каталина были готовы лопнуть, и он был близок к понятию, что такое столбняк. Это заметил и почувствовал не только Вергельд, но и Нико.
– Твой парень сильный… – еле слышно прошептал Вергельд. – Он готов удерживать напор ровно до того мгновения, пока не его силы, но силы его палача не иссякнут.
Он выносливый…
Но никто не ожидал, что Жевун сдастся так быстро. В первые мгновения Вергельду показалось, что тот прибег к уловке, чтобы попытаться сбросить с себя противника, хватка которого ослабнет. Но нет. Не сам он понял это, ему дала понять Мамбо, отошедшая к стене. Она сделала свое дело? Он послал на нее взгляд. Она просто смотрела прямо перед собой, словно говоря: «Мне безразлично, что ты думаешь».
Каталин приложил пальцы к шее Живнова и сам замер, то ли в надежде почувствовать пульс, то ли не надеясь на это. Он был в смятении – верить или не верить. В России он считал магию вуду ерундой и не верил в зомби. Но все переменилось здесь, в Африке, где и зародился этот культ, где, на взгляд Каталина, подавляющее большинство жителей были зомби. Или, по крайней мере, носили это гордое звание… И вот он стал свидетелем и заказчиком создания живого мертвеца. И пусть жертва не встанет ни через двенадцать часов, ни через двенадцать дней, не пойдет искать хозяина своей души. Но человек, замерший под ним, был жив – он чувствовал это, хотя сердце его не билось. Но он и не умер. Он добился своей цели. На его взгляд, жрица и его жертва сговорились. Одна поверила в свое могущество, а другой – в свою слабость.
Катала соскочил на пол и неожиданно рассмеялся. Подмигнул Мамбо и жестом руки показал ей на выход. Другим жестом дал понять Вергельду и Нико, чтобы они посторонились. Она повернулась. Он нагнулся. Она сделала шаг к двери, он поднял с земли камень с острыми краями. Мамбо занесла ногу над порогом, Каталин занес вооруженную руку и с придыханьем опустил ее на голову жрице. Раздался такой треск, что убийца сморщился. Он плюнул на распростертое перед ним тело и не удержался от реплики:
– Хоть ты и дохлая жрица, но твой череп не годится для порошка.
Он ушел, задевая плечом «маленького доктора», оставляя в этом придорожном склепе гарантированно мертвую жрицу и ее создание – не живого и не мертвого мужчину. Кадавр, пришло ему на ум слово. Собственно, труп, который все видит, слышит, чувствует.
Каталин дождался адвоката возле машины. Он стоял, скрестив руки, у передней дверцы и щурился на торчащий из-за горизонта малиновый обломок солнца.
– Я понимаю, – начал Катала, загораживая ему блеклый свет, словно прошедший через озеро сукровицы, – ты не в восторге от того, что я сделал. Но разве ты в восторге от того, что сделал этот гаденыш? Он сдал нас, предал, не забыл?