– Господин Зальцелла!
– Да, Уолтер?
– Оперу прерывать нельзя господин Зальцелла!
Зальцелла покачал головой.
– Я уверен, в таких обстоятельствах зрители поймут…
– Шоу должно продолжаться господин Зальцелла!
– Уолтер, ты сделаешь то, что тебе сказано!
Кто-то еще поднял руку.
– Однако он верно говорит, господин Зальцелла…
Зальцелла закатил глаза.
– Надо изловить Призрака, – объявил он. – Если удастся сделать это без лишнего шума, будет хорошо. Разумеется, я не хочу останавливать шоу. – Он заметил, как все сразу расслабились.
По сцене прокатился глубокий аккорд.
– А это что еще такое?
Зальцелла прошагал за сцену и столкнулся нос к носу с Андре. Вид у того был возбужденный.
– Что происходит?
– Мы починили его, господин Зальцелла! Только… видите ли, он не хочет теперь уступать мне место…
Библиотекарь кивнул главному режиссеру. Зальцелла знал о некоторых привычках орангутана. К примеру, если библиотекарь хотел где-то сидеть, то именно там он и сидел. Однако следовало признать, органистом он был первоклассным. Его послеобеденные концерты в Главном зале Незримого Университета пользовались колоссальной популярностью – в особенности потому, что орган Незримого Университета выдавал все до единого звуковые эффекты, даже те, которые изобретательскому гению Чертова Тупицы Джонсона и в самом бредовом сне не снились. К примеру, раньше никто не верил, что романтическую «Прелюдию Же», созданную великим Дойновым, можно переложить для исполнения на раздавленных кроликах и подушечках с сюрпризом. Библиотекарь с легкостью доказал обратное.
– Орган звучит в увертюрах, – добавил Андре, – и еще в сцене во время бала…
– По крайней мере, пусть наденет галстук-бабочку, – процедил Зальцелла.
– Его не будет видно, господин Зальцелла, а кроме того, у него не так уж много шеи…
– Зато у нас есть принципы, Андре.
– Да, господин Зальцелла.
– И поскольку на сегодняшний вечер ты свободен от выполнения своих прямых обязанностей, ты наверняка не откажешься помочь нам в поимке Призрака.
– Конечно, господин Зальцелла.
– В таком случае разыщи ему бабочку и немедленно ко мне.
Немного спустя библиотекарь открыл свой экземпляр партитуры и аккуратно водрузил его на подставку.
После чего, запустив руку под сиденье, вытащил большой коричневый бумажный пакет с арахисом. Вообще-то, он не понимал, почему Андре сначала долго уговаривал его играть, а потом сказал тому человеку, что он, библиотекарь, уперся и не хочет освобождать место. На самом деле в библиотеке его ждала масса дел. Надо было привести в порядок каталоги, а это занятие библиотекарь любил, но вместо этого ему предстояло провести весь вечер здесь. Хотя, следует признать, фунт чищенного арахиса очень щедрое вознаграждение – по стандартам любого человекообразного. И все-таки человеческий ум – это большая загадка. Библиотекарь нисколечко не жалел, что некогда довольно удачно избавился от этой загадки раз и навсегда.
Он осмотрел галстук-бабочку. Как Андре и предрекал, данное украшение представляло собой определенные проблемы для существа, которое в момент раздачи шей где-то гуляло.
Матушка Ветровоск, остановившись перед восьмой ложей, осмотрелась. Госпожи Плюм нигде не было видно. Затем матушка отперла дверь ложи, вероятно, самым дорогостоящим ключом в мире.
– А ты смотри у меня, – предупредила она.
– Хорошшшооу, мяутушшшшка, – простонал Грибо.
– И не устраивай мне тут по углам уборную.
– Ладноу, ммммяутушшшшка. Матушка бросила грозный взгляд на своего кавалера. Даже в галстуке-бабочке, даже с навощенными усами, он все равно выглядел наглым котярой. На этих тварей нельзя было положиться ни в чем, кроме одного: они заявятся точнехонько к обеду.
Внутри ложа была обита роскошным алым плюшем с золочеными украшениями и представляла собой что-то вроде мягкой, удобной уединенной комнатки.
Справа и слева располагались толстые столбы. Они принимали на себя часть веса расположенного сверху балкона. Перегнувшись через бортик, матушка измерила взглядом расстояние до партера. Разумеется, можно, наверное, перелезть сюда из соседних лож, но, учитывая, что делать это пришлось бы на виду у публики, остаться незамеченным тут не удалось бы. Она заглянула под сиденья. Забралась на кресло и ощупала потолок, украшенный золочеными звездами. До мельчайшей ворсинки исследовала ковер.
Увиденное вызвало в ней улыбку. Она и раньше готова была побиться об заклад, что знает, как Призрак попадает в ложу. Теперь же ее соображения окончательно подтвердились.
Грибо, плюнув на ладонь, предпринял безуспешную попытку пригладить волосы.
– Сиди тихо и жуй свою икру, – сказала матушка.
– Хорошшшшоу, мммяутушшшшка.
– И слушай оперу, тебе это полезно.
– Хорошшшшоу, мммяутушшшшка.
– Добрый вечер, госпожа Плюм! – бодро поприветствовала нянюшка. – Ну разве это все не замечательно? Гул зрительного зала, атмосфера радостного ожидания, эти придурки в оркестре ищут, куда спрятать бутылку, и пытаются вспомнить, как играть… Волнение и драма оперы, которая вот-вот развернется перед нами…
– О, вечер добрый, госпожа Ягг, – ответила госпожа Плюм, полирующая бокалы из своего крохотного бара.
– А народу, народу-то сколько! – продолжала нянюшка, краем глаза наблюдая за старушкой [8] . – Все до единого места проданы.
Желаемой реакции не последовало.
– А не помочь ли прибраться в восьмой ложе? – гнула свое нянюшка.
– О, я как раз убирала там на прошлой неделе, – откликнулась госпожа Плюм и посмотрела бокал на свет.
– Да, но я слышала, что госпожа Эсмеральда очень придирчива, – не унималась нянюшка.
– Какая госпожа?
– Та самая, которой господин Бадья продал билет в восьмую ложу, – радостно сообщила нянюшка.
Бокалы тихонько звякнули. Ага.
Госпожа Плюм показалась из своего закутка.
– Но этого же нельзя делать!
– Опера принадлежит господину Бадье. – Произнося это, нянюшка Ягг внимательно следила за выражением лица госпожи Плюм. – Он, наверное, считает, что можно.
– Но это ведь ложа Призрака! В коридоре показались зрители.